ФОЛЬКЛОРНЫЕ ЗАПИСИ ДЖ.СТАЛЛИБРАССА

А.В.Колмынина,

краевед (Улан-Удэ)

ФОЛЬКЛОРНЫЕ ЗАПИСИ ДЖ.СТАЛЛИБРАССА

В 1887году профессором К.Штумфан в Германии была впервые опубликована шаманская обрядовая песня в числе других десяти бурятских песен, в свое время записанных сыном английского миссионера Э.Сталлибрасса Джоном. Он родился в 1826 году в Селенгинском стане. Вскоре семья переехала в село Кодун Хоринской степной думы, где мальчик вращался среди местных бурят с 15-летнего возраста. Здесь он получил домашнее образование, помогая отцу преподавать в миссионерской школе на бурятском языке (который хорошо изучил), много ездил по хоринским кочевьям, интересуясь этнографией. В числе успешно проведенных исследований и стали те 10 бурятских песен, совершенно неизвестных европейским соотечественникам, и до него не записываемых сибирскими краеведами. Так что английские миссионеры, ко всему прочему, явились и первыми собирателями бурятского фольклора.

Песни по объему не большие. Собственно, это основное двустишие со множеством вариантов:

Аян, аян, аялай

Аян, наба мини тоо

Один из дополняющих стихов:

Наян, наян, наяалай,

Наян, наба мини тоо.

Заян, заян, заяалай,

Заян, наба мини тоо.

Все варианты, собственно говоря, использовались вместе, составляя текст одной большой песни. Подлинное значение слов уже в бытность Дж.Сталлибрасса было утрачено. Но тем не менее эта “загадочная” песня являлась на начало XIX столетия едва ли не самой популярной общехори-бурятской песней, известной каждому буряту с детства, хотя и непонятной по содержанию.

Это дало повод автору записи назвать песню внешне “бессмыслицей”: она, мол, поется пьяными мужиками, которые группами по 20 человек верхом на лошадях объезжают ближайшие улусы и от каждой хозяйки требующих водки. Но в то же время Дж.Сталлибрасс получил от бурят разъяснение о приблизительном смысле записанного им фольклорного произведения: в ней воспевается древняя прародина хоринцев, находившаяся где-то на юге и называвшаяся Ая набаа или Ная наба. Песня не имеет закрепленного напева и исполнялась на напев любой другой бурятской песни. Такую чрезвычайную популярность и долголетие можно объяснить лишь тем, что она имела в прошлом очень большое ритуальное значение. ¹Современный бурятский историк обрядовой песни Д.С.Дугаров путем опроса людей старшего поколения выяснил, что в группах людей, разъезжавших по улусам и «требовавших водки», можно выделить участников религиозного шаманского обряда тайлгана или обоо (в ламаизированном варианте). После окончания обряда на родовом горном святилище подвыпившие мужчины с пением данной песни верхом на лошадях действительно объезжали все аратские стоянки. Подъезжая к очередной юрте, они кричали: «Гадаа!» («На улицу!»). Это служило сигналом для хозяйки незамедлительно выбегать на улицу к веселой компании соплеменников с чашечкой араки (молочной водки), из которой угощала гостей. Последние слезали с седел и садились на траву в круг, угощаясь, а иные выпивали прямо в седле, после чего продолжали путь.

Записи Дж. Сталлибрасса первой половины XIX столетия и публикация их К.Штумпфом 1887 года являются наиболее ранними фольклорными материалами по истории обрядовой песни бурят, пусть и увидевшими свет за рубежом. Отметим особо тонкие наблюдения сына английского миссионера о том, что записанные им песни тесно связаны с обрядом жертвоприношения бурят родовым духам-покровителям, хозяевам обоо. И тем, что еще будучи мальчиком, Джон совершенно правильно выделил корень аво (аба) в слове паво, но немного ошибся, переведя его как «дядя». Аба по-бурятски означает «отец», а абага – «дядя». В древнетюрском словаре ава имеет значение «прародитель», «создатель», «творец». Но он правильно «расшифровал» слово наво как «дядя», «отец», что дало Д.С.Дугарову пойти еще дальше и найти связь с забытым теонимом Айа – прародителя. По его мнению, первые строки всех двустиший записанных Дж.Сталлибрассом песен должны переводиться как «Айа, прародитель мой, эй!» и далее считать их самым распространенным припевом хоровода «нэрьелгэ» - «Айэ, hээ!» И, наоборот, последний припев можно рассматривать как сокращенный вариант шаманской молитвенной формулы «Айа аба минии, хээ!»- («О, мой прародитель Айа!»).

Далее Д.С.Дугаров полагает, что к такой научной мысли мальчика мог подвести его отец С.Сталлибрасс, «проживший среди бурят много лет». Он много ездил с пастырскими проповедями по всему Забайкалью, изучал бурятский язык, культуру и религиозные верования аборигенов. «Поэтому он, по тем временам высокообразованный человек, мог знать подлинное значение слов «ая наба». В то время шаманизм среди хори-бурят, и в особенности в более отдаленных о буддийских монастырей местах, был еще в силе».² Но все сказанное о зачине бурятских обрядовых песен относится лишь к расшифровке имени божества, к которому обращался исполнитель. Все остальное уводит нас в древнюю историю бурят, о чем правильно разъясняли Дж.Сталлибрассу его рассказчики. «Песней тысячелетия» назвал песню «Наян Нава» исполнитель Ц.Жимбиев .³ Автор приводит перевод одного из четверостиший:

Походная жизнь от судьбы

Наи Нава ты моя (моя ли?)

Байдан, байдан от жизненной ситуации

Бада Его ты моя (моя ли?).

Непосвященный в истории бурят человек на самом деле увидит в этой песне бессмыслицу, на что обратил внимание еще Дж.Сталлибрасс. Цыбикжап Доржин, внимательно изучавший это фольклорное произведение во множестве вариантов, дает такое разъяснение: «В очень древние времена наш народ проживал в очень далеком и прекрасном южном крае, который назывался Ная Нава (Наи Наваа), а песня родилась после того, как люди покинули родные места». Баргузинские буряты размещают историческую прародину «дальше Монголии, где мягкий климат, не требуется теплой одежды, люди часто питаются фруктами и другой растительной пищей, где копыта лошадей давили в канавах изюм (виноград). Далее Ц.Доржин останавливается на области Наян-Нава в Афганистане. По его мнению, песни создали те буряты, что были вовлечены в западный переход Чингисхана и более 300 лет прожили в улусе его внука Хулагу. Некоторые рода до сих пор проживают севернее Кабула, а вернувшиеся на родину к берегам Байкала сохранили ностальгические воспоминания о жизни предков в теплых краях.⁴

Вероятно, нечто подобное рассказывали Дж.Сталлибрассу и его информаторы первой половины XIX столетия, сами не зная подробностей о своей забытой прародине. Возможно, записи сына английского миссионера позволили сохранить текст древней песни, на основе которой современные исследователи делают свои интересные заключения. Но даже если песня сохранилась в народной памяти, это не умаляет способность Сталлибрасса верно оценить важное значение обрядовой песни в жизни бурятского народа. Сегодня её называют гимном хоринцев, атрибутом национального самосознания, а знаменитый энгэр – красно-черно-зеленый триколор на нагруднике праздничного дэгэла – это есть расцветка боевого знамени, под которым хоринцы ходили в походах армии Чингисхана.Подобного нет ни у одного из бурятских племён (цонголов, сартулов, хонгодоров, эхиритов, благатов, ашебагатов и т.д.) Нечто подобное сохранилось только у современных калмыков, в эпоху средневековья составлявших с бурятами этнополитическое единство.