ДРЕВНЯЯ ЗЕМЛЯ БАРГУДЖИН-ТОКУМ
Данная статья взята из журнала "Баргуджин-Токум" если вы хотите приобрести весь журнал пишите на: burtokum@mail.ru, burtokum@yandex.ru или звоните по телефону: +79246599801, +79247589008, +79025637951, городской +7(3012)63-79-51 - цена за номер 150 руб. без пересылки
Алексей Тиваненко,
кандидат исторических наук
Память об исчезнувшем народе
Весной 1647 года казачий десятник Костька Иванов Москвитин, служилый человек Ивашко Самойлов и «новоприбранный охотник» Ивашко Артемьев, посланные из Верхнеангарского зимовья атаманом Василием Колесниковым разведать дорогу к бурятскому Забайкальскому князю Турухай-Табунану и его тестю – монгольскому повелителю Цецен-Хану, через залив Баргузинский Култук попали в долину Баргузина, густо заселенную кочевниками. «А в степи кочуют тынгуские люди рядом челкагирцы, платье носят по-мунгальски и по-тынгуски, а живот (скот – А.Т.) у них кони, а инова скота никаково нет <…>. А по Баргузинской степи конной ход ехати ис конца в конец четыре дни», - доносил Костька Москвитин своему воеводе по возвращении из похода (Тиваненко, 1979, с.48-49).
Проводники–тунгусы рассказывали, что незадолго до прихода русских в Баргузинской долине проживал другой, им неведомый, народ баргуты, покончивший с собой при виде начавшей произрастать березы. Сочтя это предзнаменование за скорое появление белых чужеземцев, прежние обитатели края заживо похоронили себя под обрушившимися кровлями жилищ (Шубин, 1973, с.9). По другим вариантам легенд, это произошло после того, как на березах начали появляться некие наросты, предрекающие прибытие в будущем «белых людей». Некоторые комментаторы склонны считать, что баргуты начали покидать насиженные места непосредственно перед появлением русских, когда их авангардные отряды уже появились в Прибайкалье (Востриков, Поппе, 1935. – с.10). Есть также предания о том, что степных баргутов вытеснили воинственные тунгусы, не желавшие делить благодатный край с кем-либо другим.
Предпоследняя версия более правдоподобна. При общей численности к XVII столетию в 800-1000 человек (Шубин, 1973. – с.11), баргузинские тунгусы не могли представлять баргутам серьезной силы. Тем более, что по воспоминаниям тунгусов, они мирно «торговали с баргу», и все было хорошо до тех пор, пока в край не пришли «много люча» (т.е. русских людей) (Неупокоев, 1926. – с.30). Бегство баргутов на восток документируется серединой XVII столетия, что совпадает с прибытием на север Байкала и в Баргузин первых казачьих отрядов Семена Скороходова, Василия Колесникова и Ивана Галкина. Можно предложить и непосредственную причину – убийство отряда русских казаков С. Скороходова в 1644 году в Баргузинском Култуке воинами местного князца Архича Баатура. Часть баргутов ушла в Маньчжурию, а другая осела по Витиму, где стала именоваться в русских документах «витимскими даурами» (Румянцев, 1962. – с. 206, 216). Но и они к 1700 году также ушли на восток, приняв маньчжурское подданство. Правда некоторая часть к началу 30-х годов XVIII столетия вернулась в Нерчинскую Даурию и была поселена вместе с даурами, солонами и ороченами.
Кстати говоря, связь с даурами здесь вряд ли случайна. Еще И.Г. Георги в XVIII веке отмечал, что «древние баргуты, которым предание предписывает следы древнего земледелия, находимые в Баргузине, ее притоках и к северу от них до Верхней Ангары, были с даурами, вероятно, один и тот же народ». (И.Г. Георги, 1799). Г.Н. Румянцев также допускал, что дауры – это удалившиеся от страха перед русскими хорчины или баргуты (см.Цыбенов, 2009. – с.72). «Хэлунцзян-вэйцзя» при описании живущих в Манчжурии народов племена баркутов (бархунь) и дахуров (дауров) всегда помещает рядом в одной и той же области Барху и считает «монгольского происхождения» (Алексеев, 1941, с.41).
Витимскими «баргутами-даурами», бежавшими восточнее Баргузина, являлись, скорее всего, улусные люди князя Ботоги, встреченные в 1641 году казаками – разведчиками, посланными Якутскими воеводами Петром Головиным и Матвеем Глебовым найти дорогу в Даурию. Пройдя древней кочевой тропой из Баргузина через Икатский хребет на Еравнинские озера и Витим, они с удивлением увидели среди горной тайги типичное стойбище скотоводов. «Живет вверх по Витиму реке месяц, даурский князец именем Ботога с товарищами, а ходу <…> до того князя Ботоги от устья Котомары реки водяным путем по Витиму реке месяц, а живет де он, Ботога на Витиме реке на усть Карги реки, на одном месте улусами, и серебро<…> есть, а то <…> серебро Ботога, и камни покупают на Шилке реке у князя Ловкая, а от Ботоги<…> вверх по Витиму реке и Яравны озера по обе строрны Витима реки, даурские конные многие люди, и бой де у них лучной, а язык<…> у них свой, с якутским и тунгусским языкам не сходится» (Сборник документов по истории Бурятии XVII в., с. 38).
Согласно местным преданиям, первыми столкнулись с неведомым народом эвенки – кындыгиры, много веков назад перекочевавшие с берегов далекого Амура к овеянному легендами озеру-морю Ламу (Байкалу). Их поразило не только то, что «волны выбрасывали на берег рыбу, которую можно было собирать просто руками», а заинтересовали люди, жившие в Баргузинской степи в юртах, имевшие «узкие глаза и длинные косы», и «которые вместо шкур носят мягкую материю, седла их покрыты белым железом (серебром)». Мужчины же сразу приметили, что эти люди имели «жен и девушек сильных и здоровых» (Шубин, 1973, с.50-54). Неведомый красивый и богатый народ звал себя баргу (Неупокоев, 1926, с. 28-30). По другим преданиям эвенков, баргуты, или хорчины (корчуны), были людьми высокого роста, отличались большим трудолюбием, занимались исключительно хлебопашеством и скотоводством. Но это были не тунгусы, не буряты и не монголы.
Легенды далее рассказывают: придя к Байкалу, таежные охотники стали вести долгую борьбу за свое место проживания в верховьях реки Баргузин не только с этими «баргу-монголами», но и с другими тунгусскими родами, и якобы горячее желание кындыгиров жить у берегов Байкала привело к победе. Потерпевшие поражение аборигены-скотоводы перекочевали во Внутреннюю Монголию. Но зато кындыгиры обрели других врагов – неких «эвенков-коневодов» с верховьев Витима, то есть восточных соседей, которых назывались хамниганами: они также являлись, наряду с баргутами, древними насельниками Баргузинского края (Шубин, 1973, с. 50-54).
Но к XVIII столетию эти хамниганы – эвенки все еще мало чем отличались от степных скотоводов не только по типу хозяйствования и образу жизни, но и по такой частной детали, как одежда. Один из участников Академической экспедиции, П.С. Паллас, дал описание посещенных им «конных тунгусов»: в «<…> поведении, юртах и во всем прочем от бурят они мало отличны <…> Их язык по причине соседства, также одежда и образ жизни совсем перемешался, так что есть нечто бурятское и мунгальское, и разве некоторые старики найдутся, как еще чисто по-тунгусски говорить могут». Совершенно аналогичные сведения дает еще один участник экспедиции – академик И.Г. Георги. (см.: Нимаев, 1990, с.46-47).
Впрочем, такое заметное влияние эвенкийской культуры на культуру бурят сохранилось и поныне, и не только в части хоринцев. По подсчетам специалистов, среди бурят насчитывается около двух десятков этнических групп тунгусского происхождения. Следы влияния тунгусов ясно заметны и в языке, особенно у западных бурят. Среди таких влияний – своеобразие фонетического строя языка – более монотонное произношение слов по сравнении с другими монгольскими языками. Вряд ли дело здесь просто в межэтнических контактах на стыке тайги и степей. Вспомним легендарную прародительницу булагатского племени шаманку Айсухан: ее имя может быть объяснено на основе эвенкийского языка от слова асикахан – «красавица». То есть по женской линии буряты –булагаты –это те же тунгусы, при отце – тюрке. «Таким образом, имеющиеся материалы позволяют достаточно определенно говорить о том, что этническую специфику бурятской народности во многом определяет наличие в ее составе довольно мощного субстратного компонента тунгусского происхождения» (Нимаев, 1990, с.47-48).
Баргузинские буряты, которые впервые появились здесь с 1740 года, признают, что не застали здесь баргутов. По всей долине господствовали эвенки, но они не только помнили ушедший народ, но и в «баргутский период» проживали с ними совместно: охотники обитали в верховьях реки Баргузин, тогда как баргуты-скотоводы кочевали по Куйтунской степи (Залкинд, 1941, с.228-229). И это соответствует истине. Упоминавшийся выше Костька Иванов Москвитин «с товарищи» явно застал в 1647 году кочевья последних баргутов, а по сходству их образа жизни с бурятами Прибайкалья также назвал «бурятами». По крайней мере данное им беглое описание характеризует их типичными степными скотоводами, а не лесными охотниками, оленеводами, рыболовами и собирателями таежных дикоросов.
Не исчезли полностью баргуты и позже. По данным Б.О. Долгих, к приходу русских на территории Забайкалья проживало несколько немногочисленных «бурятских» родов, которые вошли в состав хоринцев. В хрониках баргузинских бурят «баргуты – хорчины» - это и есть хоринцы (Долгих, 1960, с.327). этноварианты типа «Барга ехэ балчаангууд» встречается и среди хоринцев. В переводе это «баргутские большие бальчаны» (так именуется небольшая группа населения в составе хоринского рода гучит) (Цыдендамбаев, 1972, с. 216-217). В Бичурском и Кижингинском районах Бурятии и в Хилокском Читинской области проживают потомки хорчитов. Начиная с XVII в. хорчины (корчуны) упоминаются среди нижнеудинских бурят. Есть хорчиды и среди селенгинских бурят, но с баргутами себя уже не связывают. Много их во Внутренней Монголии среди этнических баргутов.
По мнению ряда исследователей, термин «хорчин» означает «стрелки» / «стрельцы» (Владимирцов, 1934, с.175; Санжеев, 1983, с. 82). В пользу сближения хори с хорчинами свидетельствует также наличие в составе баргузинских эвенков кости гальджигир (гальдегир), то есть галзут. Галзуты же (или нохой-галзуты) составляют один из родов баргузинских бурят, связанных с эхиритами, пришедших с Ольхона и Верхней Лены.
Разнобой этнического названия древнего народа хорчинов (абахорчинов) или баргутов (солон-баргутов, монгол-баргутов) в преданиях баргузинских бурят и эвенков, по мнению Г.Н. Румянцева, явился следствием либо одновременного проживания в крае двух кочевых скотоводческих народов, либо вытеснение прибывшими баргутами более ранних хорчинов (Румянцев, 1962, с. 36-37). Однако такой взгляд не согласуется с его же замечанием о том, что «термином «хорчиhoл» баргузинские тунгусы называли баргутов». Упоминая «корчихолов» (или «корчунов»), они добавляли слово «баргут», как разъяснение этнической привязки. Между прочим, слово «корчихол» является множественным от хорчи/хори. В то же время хори-бурят они и сегодня именуют этнонимом корил, или хори (Шубин, 1973, с. 10). Академик И.Г. Георги в XVIII столетии отмечал, что тамошние «буряты называют себя барга-бурет» (Георги, 1799, с. 24).
Следовательно, корчихолы, хорчи, корчуны и баргуты – это один и тот же народ, называемый по древнему и более позднему произношениям, и современными их потомками являются буряты-хоринцы. Исследователь Б.Р. Зориктуев пишет, что хоринцы в XII-XIII столетиях проживали именно в Баргуджин-Токуме и участия в военных походах Чингисхана не принимали (Зориктуев, 1990, с. 38). Интересным письменным памятником пребывания загадочного народа в долине Баргузина являются «Баргузинские летописи», составленные в начале XIX века местным учителем Н.Ц. Сахаровым и впервые опубликованные в «Иркутских губернских ведомостях» в 1869 году ( Сахаров, 1869), где основой сообщаемых сведений о баргутах послужили предания баргузинских эвенков, широко бытовавшие в прошлых столетиях среди местных бурят и русских.
По мнению Н.Ц. Сахарова, хорчида-монголы обитали в долине Баргузина много веков назад и были сменены эвенками (см. Румянцев, 1956, с.37). Автор отмечает: «В устных преданиях рассказывается, что (здесь) обитал земледельческий народ, именовавший себя абахорчин-монголами. Вплоть до настоящего времени существуют ясные следы распаханной земли и оросительных канав, проведенных из горных речек и ручьев, сделанных этим народом <…> До сих пор находят разного рода железные и бронзовые орудия, имеющие искусные изображения и формы, подобные древним изделиям китайского народа, а также медные стрелы и другие подобного рода вещи, могильные насыпи и прочее.» Обобщая приведенные сведения, Н.Ц. Сахаров приходит к следующему выводу: «Если вникнуть <…>, то все это является важным свидетельством обитания здесь в древности какого-то культурного народа. Но неизвестно, кто и когда обитал. В тех старинных канавах теперь растут толстые сосны» (см.: Румянцев, 1956, с. 43).
К проблеме о хорчинах автор вернулся еще раз спустя много лет, когда составлял третью часть своей Летописи, озаглавленной «История перекочевки в Баргузин в 1740 году баргузинских бурят с севера Байкала под производством Ондрея Шибшеева», где привел новые сведения. «Задолго до эвенков, - писал он, - в Баргузине (жили) абахорошины, а некоторые называют солонбаригут. Монголы, жившие под таким именем, решили, что впоследствии в этой стране возможны притеснения и откочевали во внутреннюю Монголию. Говорят, что эти народы во Внутреннем Китае в настоящее время составляют 10 хошунов хорошинов. (Они) – искусный земледельческий народ. В Баргузине находили в земле древние железные и бронзовые изделия, киргизские медные стрелы и тому подобные вещи – памятники, (свидетельствовавшие) об обитании здесь этого народа. (Все) это, рассказывают, было в употреблении абахорошинов <…> Кроме того, имеется много следов от проведенных из горных ручьев канав и разработки пашен. Их называют канавами и пашнями абахорошинов» (Румянцев, 1956, с.55).
В переиздании Летописи 1887 года данный пункт дополнен следующей вставкой: «Памятников от сих народов на земле ничего не осталось; вероятно, они, как кочевники, жившие в войлочных юртах, ушли бесследно; в настоящее время все старые овраги водопроводных канав с горных речек, когда-то возделанные под пашни, а иные заросшие земли, и также находимые иногда из под земли чугунные заступы и оконечности железных стрел и т.п. бурятами называются абахорчинскими» (Румянцев 1956, с.85).
Известный востоковед Бурятии середины XX века Г.Н. Румянцев, комментируя «Баргузинские летописи», о хорчида-монголах сказал, что правильнее называть их хорчинами. Он поддержал высказывание Н.Ц. Сахарова, что хорчины – «древнее монгольское племя» - в настоящее время обитают во Внутренней Монголии и составляют костяк населения Хорчинского (Корциньского) аймака Внутренней Монголии (Румянцев, 1956, с. 65). Он сослался на сообщение из «Мэн-гу-ю-му-цзи», где о происхождении хорчинов говорится следующее : «В годы правления Хун-си (1425), когда монгольский подданный Арутай был разбит (племенем) вала, то повелитель его Куймэнгэ-Тасхара, из фамилии Борцзигита, потомок в 14-м поколении брата основателя Юаньской династии (Чингис-хана) Хабату-Хасара, бежал на р.Нонь (Амур), где приютился у урянха; так как между одноплеменниками его был род ару-корцинь, то в отличие от них он принял прозвание нонь-корцинь» (Мэн-гу-ю-му-цзи, 1895, с. 1-2).
Археологи давно обратили внимание на «баргутские» древности. Впервые упоминает о них в 1861 году горный инженер И.А. Лопатин. В своем дневнике он отмечал, что жители Баргузинской долины в разных местах находят различные железные предметы, из числа которых особо выделил сошники, стремена и удила. Он писал, что эти вещи местными жителями считаются принадлежащими баргутам – древним насельникам долины Баргузина. По свидетельству И.А. Лопатина, черепа, найденные вместе с железными предметами на Дъяконовских буграх близ Баргузина, были отправлены ссыльным декабристом М.К. Кюхельбекером в Кунсткамеру Петербурга (Лопатин, 1895, с.11-12).
Иркутский археолог П.П. Хороших, внимательно изучив в начале прошлого столетия памятники баргузинских баргутов, выделил целую серию «бесспорных» объектов древности. Среди них остатки плотины и мельницы, пещера с надписями на монгольском и тибетском языках по реке Банной, в которой, по приданию, жили «баргуты», оставившие черепки глиняной посуды, оросительные канавы у сел Уро, Бодон, Суво, по реке Аргаде и у поселка Курумкан, могилы у Лысой Горы близ Баргузина, остатки пашен в «Баргутской пади» близ села Суво, где находили «баргутские сошники и жернова», каменная плита с «баргутскими надписями» у села Харгана в Куйтунской степи, святилище в местности Кладово, где в глубокой нише встречаются «наконечники стрел, сошники, присваемые древним баргутам». Найдены были и жилища-землянки, о которых хорошо осведомлено эвенкийское население края. По их мнению, баргутские жилища расположены на низких местах, а пашни – на высоких, причем находимые здесь «баргутские чугунные заступы» называются «надтенками», что по-эвенкийски буквально означает «землю рыть» (Хороших, 1962, с. 162). Одно из таких мест – Баргутские ямы близ с. Шапеньково – находится на берегу высохшего озера. Они обозначены пятью углублениями диаметром 3-5м и глубиною 0,7 – 1,2м. При раскопках в 1967 году Е.А. Хамзиной на отметке 1м от дневной поверхности были встречены кости лошади, глубже – угли и обгорелая земля, а на глубине 2м – доски, похожие на остатки землянки (Хамзина, 1982, с. 88-89).
Летом 1988 года во время археологических работ в Баргузинской долине нам удалось хорошо проследить направление «баргутских» оросительных канав с помощью наблюдений с вертолета МИ-8. С высоты довольно отчетливо обозначалась довольно сложная система мелиорации, ныне погребенная под пашнями у села Уро и уже не наблюдаемая визуально с поверхности земли. Площадь, орошаемая этими канавами, не уступает современному колхозному полю. Следуя далее на север, мы летели вдоль магистрального канала, берущего воду из рек Уринки и Суво, причем современный канал, засыпавший древний при его сооружении, пролегал параллельно первому. Особенно крупные и глубокие каналы были замечены нами в истоках реки Аргады и на р. Гульмакта.
Особое внимание привлекли развалины массивной каменной плотины, через которую с грохотом и шумом пробивалась горная река.
Итак, баргуты – не мифический народ?
Анализируя многочисленные легенды о баргутах – хорчинах, местный ученый А.С. Шубин писал: «Учитывая столь сильную распространенность в народе поздних напластвований в этих преданиях, можно полагать, что речь идет о действительных исторических событиях. Очевидно, хорчины проживали какое-то время в пределах Баргузинской долины, а затем, задолго до прихода русских, вероятнее всего после столкновений с эвенками на почве землепользования, вынуждены были покинуть эти места» (Шубин, 1973, с.9-10). Однако кажется странным высказывание автора о том, что «баргуты (корчихол), по-видимому, были скотоводами», ибо «следов широкого развития в прошлом земледелия в долине не обнаружено». Канавы, по его мнению, это всего лишь «следы приступа к распашке», а точнее – ирригационные сооружения для поливов лугов и пастбищ. И тут же он вступает в противоречие со своим выводом: «Но находки древних сошников и земледельческих орудий свидетельствует об угасшей земледельческой культуре» (Шубин, 1973, с.10).
Неожиданно интересный и важный материал о баргузинских баргутах дает местная шаманская культовая система, к сожалению, пока мало изученная. Общее, что связывает местные культы, это предания баргузинских бурят о Буртэ-Чино (Борто-Чоно), имеющие широкое хождение и по сей день. Суть его сводится к тому, что в давние времена из Монголии в Баргузин, спасаясь от беды, прибыл некто Буртэ-Чино (он же вождь баргутов Баргудай-мэргэн). Он поселился у горы Бархан (Барагхан), где, как утверждают местные старожилы, до сих пор сохранились остатки его стойбища. По рассказам одних информаторов, имел нескольких сыновей:одного из них, женатого на Баргуджин-гоа, звали Хори-дой-мэргэн (Хори-лартай-мэргэн) (Зориктуев, 1989, с. 108). Он и стал, якобы, родоначальником племени хори-бурят. По другим сведениям, Баргуджин-гоа была дочерью Баргудай-мэргэна. От брака Хори-лартая (Хори-дая) и Баргуджин-гоа родилась праматерь монголов Алан-гоа. В современном понимании бурят Баргузинской долины, топоним Баргузин произошел от «Баргуджин-гоа» - имени жены Хори-доя – младшего сына Баргу-Батора (Угрюмов, 1998, с.13).
На той же горе Барагхан помимо Буртэ-Чино и Чингисхана упоминают и некоего Хабай-батора. По преданиям, он жил в местности Ярикто (это подножье священной горы), принадлежал к роду абзай, пришел в Баргузин в боевых доспехах и шлеме, вооруженным копьем и луком со стрелами. До его прихода местные тунгусы обижали поселившихся бурят, насиловали и уводили в плен женщин. Хабай смело встал на защиту соотечественников и после ряда сражений набеги соседей прекратились. После смерти батора военное снаряжение хранили его потомки, а затем отнесли на вершину Барагхана и оставили там как реликвию. «Доспехи и шлем до сего времени находятся там. Люди, поднимавшиеся на Бархан для жертвоприношения, видели их». Рассказы о находящихся на Барагхане сабле, кольчуге, панцире, щите и копьях живут и сегодня.
Поминают на Барагхане также Хээстэ-шамана и вождя галзутского рода. Он также жил в Баргузинской долине, воевал с тунгусами и погиб от их стрел. Существует в местном пантеоне и образ Солбон Хашхи. Кто это был, неизвестно, но его связывают с тотемом-лебедем, хорчин-монголами и «13 северными нойонами». Иногда его называют шаманом, жившем во времена Чингисхана.
По мнению Т.М. Михайлова, культ горы Барагхан является одним из самых древнейших в Баргузинской долине. Он мог возникнуть еще во время баргутов, отчего Солбон Хашхи-нойон имел в «помощниках» тунгуса и русского. С тех же времен идет культ Буртэ-чино, Гоа-Марал и Чингисхана (Михайлов, 1980). Наши исследования окрестностей Барагхана обнаружили крупный, но забытый культовый комплекс в виде каменных очагов, алтарей и неких курганов, покрытых мхом. Причем как раз в том месте, где сегодня буддисты воссоздали святилище богини Янжимы. Состояние мха позволяет датировать шаманский памятник ориентировочно временем до I тысячелетия нашей эры, так как ни современное бурятское население, ни ламы дацана о нем ничего не знают.
Другое древнее культовое место в Баргузине – местность Гульмагта, где буряты устраивают шаманский тайлган «хорчинам» - первым монгольским поселенцам северного края. Имеющиеся здесь археологические памятники (оросительные канавы, водохранилище, плотина, могилы) они однозначно связывают с именем баргутов, то есть тех же «хорчинов» - предков современных хори-бурят. Пантеон местных божеств состоит из шамана Сорон ехэ боо и его жены Нимай ехэ одигон. Но это были не только шаманы, но и воины, поскольку в призывании им ставится в заслугу завоевание Баргузинской долины у тунгусов:
Из-за силы большой
Эвенкийской землей овладели.
Владеющие этой землей,
Эту землю охраняющие.
К числу баргутских явно относится и культ горы Бархан-Ундэр у с.Майское (в прошлом, с.Шаманка). Образу некоего Дээдэ-баабая молились не только буряты, но также эвенки и русские, что свидетельствует о большой древности традиции, как и то, что в силу особой значимости культа моления эти проходили несколько дней подряд. Русские построили у шаманского капища православную часовню, а буряты – буддийский бумхан в честь бога войны и всей Баргузинской долины Жамсарана.
Совместным бурятско-эвенкийским было и святое место Болон Тэмур в верховьях Баргузина. Здесь также молились по двое-трое суток с обильными жертвоприношениями коровами и баранами. В качестве духов - хозяев местности упоминаются легендарная Баргуджин-гоа (или Ховай-хатун) и батор Сагаан-хан, но часто в призываниях и сегодня звучит имя Чингисхана.
Таким образом, древнейшие культы Баргузина (а мы упомянули лишь несколько святых мест, из десятков имеющихся) явно связаны с прародительницей борджигинов баргутской Баргуджин-гоа, ее потомком Чингисханом, целым рядом баргутских баторов, захвативших северный степной край у коренных тунгусов. Тем самым вырисовывается ситуация, когда в Баргузин по каким-то причинам в древности мигрировала группа кочевников–«монголов» (Герасимова, 1969).
Баргуты и предки Чингисхана
Фольклорные сведения иногда рассматриваются ненадежным историческим документом. Мало ли что могут придумать люди и передавать из поколение в поколения как сказку. В том числе, о деяниях великих предков. Уж очень хочется поднять местный патриотизм о причастности родного края в былых знаменательных событиях и пребывании здесь исторически значимых лиц. В Бурятии также существует немало мест, где якобы побывал Чингисхан. Но Баргузин претендует на роль родовой земли предков Чингисхана по материнской линии. То есть на «тоонто», отчего края царственной династии Великой Монгольской империи. А это уже очень серьезно, ибо прямо связано с политикой, этническим самосознанием, с попыткой придать этому краю особое место в общественной жизни.
Поэтому следует выяснить, насколько народные предания бурят Баргузинской долины согласуются с официальной историей Монголии и родовым генеалогическом древом Чингисидов.
И действительно, монгольские летописи и другие письменные источники эпохи средневековья находятся в полном согласии с рассмотренными выше легендами. Они подтверждают: величие баргутов достигло наивысшей степени к X-XI векам. Сюда, на далекий север, в долину, защищенную неприступными горными хребтами, ходили родоплеменные вожди, чтобы найти опору и поддержку для организации ответных действий. В качестве примера можно сослаться на историю внука Бодончара Начина и его племянника Хайду (Хайраба). Отправившись к баргутам на поиски невесты, Начин «подружился с аймаками Баргу и Чику и, собрав разбросанные и рассеяные войска, сделал Хайраба ханом, а сам стал полководцем».
По «Юань-ши», Начин жил у племени ба-ла-ху (Баргу или Баргут) в качестве зятя – «стал наемным зятем семьи народа баргу». Место ему понравилось, и проживал в Баргузине Начин долго. Туда же, к дяде, позже прибыл и его племянник Хайраб (Кайду) с той же целью – найти себе баргутскую невесту. Но в это время на их семьи в Приононье напали джалаиры и убили всех мужчин, угнав сотни голов скота и разграбив имущество. Дядя и племянник настигли обидчиков и покарали джалаиров. Вернувшись в Баргузин с победой, Кайду «поставил дом-дворец», а через реку построил мост (Балданжапов, 1970, с.40-41). О том же писал арабоязычный автор XIII столетия Рашид-ад-дин в своем «Сборнике летописей»: «Хайду поставил становище (макам) в местности Баргуджин-токум, одной из пограничных с Могулистаном. Для водопоя и переправы они устроили через реку переход, и имя этой переправе Хайду положил Джаролум. Начин поставил становище в низовьях реки Онон» (Рашид-ад-дин, 1952, с.19). Так что археологам еще предстоит найти на реке Баргузин развалины средневекового дворца одного из предков Чингисхана – его прапрадеда. И скорее всего, они обнаружатся у священной горы Барагхан и близ Буксыкенской переправы.
Аймак Баргу упоминается также в истории с прадедом Чингисхана Хабул-ханом. Когда тот умер, владелец тайджиутов Табутай начал войну и захватил дворец хана. Его сын Бартом-батор, женатый на баргутке Сунигал-учжин, «пешком пришел к солонам в аймак Долуган шарта тотоган», сражаясь в пути с врагами.
«Сговорившись с аймаком Баргу, солоны собрались и пошли на Табутая» и, победив, заставили большинство тайджиутов подчиниться Бартому. В этих боях погибли все его четверо братьев, отчего у Есугей-баатура (отца Чингисхана) не было дядей, а у Темучжина – двоюродных дедов (Балданжапов, 1970, с.142).
А кто такие солоны и где они проживали? Согласно преданиям конных эвенков, солонгоны – это их «пешие» родичи, обитавшие в верховьях Баргузина, несмотря на то, что эта группа подразделялась на шесть родов (Шубин, 1973, с.57). Учитывая, что солонгоны существовали здесь со времен баргутов и не входили в аймак Баргу точно также, как солоны дочингисхановской эпохи Восточного Забайкалья, можно считать, что речь идет об одном и том же этническом образовании на севере края.
Об этимологии слова Баргуджин-Токум много говорилось, но единого мнения о происхождении этого географического названия пока нет. По предположению Б.З. Нанзатова в основе топонима лежат слова баргу – «добыча» (по древнетюркски) и чи/джин – аффикс деятеля (по тюрко-монгольски), а тукум – «земля [предков]» (по-монгольски). Таким образом, это, якобы, «земля [предков] завоевателей» (Нанзатов, 2003, с.30). Но ведь на монгольских языках баргу переводится как «могучий, богатый». В понимании Д.Банзарова (1955), упоминаемая в «Сокровенном сказании» монголов северная страна Кол-баргуджин-догум, это географическая область с буквальным переводом «область Баргуджин при озере [Байкал]»: от Кол – (тюрк. кёль) – «озеро», догум – (токум) – «область». Фигурирует также версия, согласно которой кол/кёль есть производное от гол, что в монгольских языках помимо «долины реки» обозначает также понятие «центр». Отсюда возможный перевод «центр Баргу-родины». По Г.В. Ксенофонтову, топоним Баргуджин имеет тунгусское происхождение, означая « та сторона», «тот берег». То есть с точки зрения обитателей долины р. Селенги это есть указание «за озером Байкал» или «Забайкалье», то есть «современный Приангарский край» (Ксенофонтов, 1937, с. 92). По местной этимологии название Баргузин произошло от слова «баргусин», что означает «переправиться на другую сторону реки». Некоторые считают его якутским в значении «потусторонняя страна», если ориентироваться со стороны Прибайкалья, то есть «за Байкалом». Сами же баргузинские буряты утверждают, что Баргузин (по-бурятски Баргажан) означает глухую отдаленную местность: «барга», «балар». (Угрюмов, 1998, с.13-14 ). В китайском языке токум означает «впадину, низменное место» (Березин, 1868, с.66, 85-86, 142), то есть речную долину, и точно соотносится с часто встречающейся в средневековых источниках (напр. в дневниках Марко Поло) «равниной Баргу».
В свете нашей темы о связи Баргуджин-Токума с предками Чингисхана по женской линии следует упомянуть еще об одном варианте перевода значения топонима. В современных монгольских языках слово тохум/тухэм имеет понятие «родина замужней женщины», «местность, где она родилась», «родное место», «родичи». Более того, суффикс -джин у монголов применялся при образовании женского имени, тогда как -тай(дай) – мужского. В таком случае все женщины из племени баргу (или барга) могли именоваться Баргуджин, а позднее – Баргажан (Цыдендамбаев, 1972, с.191). Все становится понятным, если знать, что народное объяснение географической точки на севере Бурятии связывается с событием, когда дед Чингисхана Бартан-багатур женился на баргутке Сунигал-учжин. Но ведь и прабабка Чингисхана (в восьмом поколении до него) Алан-гоа считалась рожденной от владыки области Баргуджин-тумат (он же Хори-лартай-мэргэн) (Данзан Л.,1973, с.54). А.Т. Бертагаев считал, что монголы именовали Баргуджин-Токум в этой связи «родственным Баргуджином». С ним согласен Б.Р. Зориктуев : «Вполне возможно, что монголы могли так назвать Прибайкалье во времена Алан-гоа, а, может быть, в еще более ранний период, когда вблизи Байкала обитал, как утверждают многие источники, легендарный первопредок Чингисхана Буртэ-Чино» (Зориктуев, 1990, с.37).
Считается, что забайкальские баргуты, являясь родственным монголам племенем по женской линии, не воевали против Чингисхана, но поставляли преданных ему воинов. В числе великих полководцев правого крыла у Чингисхана из среды баргутов называется Джетай-нойон, постоянно находившийся при особе императора. Баргут Джуржагин также был в числе выдающихся военачальников и участвовал в походах Чингисхана вплоть до Ирана (Рашид-ад-дин, 1952. – с. 178).
Вот почему Чингисхан особо доверял баргутам и однажды, став верховным и неограниченным властителем половины мира, сказал: «Каждый мальчик, родившийся в местности Баргуджин-Токум, на Ононе и Керулене, будет мужественным и отважным, сведущим и сметливым [от природы] без наставления и выучки. И каждая девочка, которая там родится, будет хороша и прекрасна лицом без убранства, причесывания и румян и будет безмерно искусна, проворна и доброжелательна» (Рашид-ад-дин, 1952.-с.178).
Но если баргуты действительно являлись родственниками Чингисхана по материнской линии, и даже будто бы союзниками по созданию Великой Монгольской империи, то кажется странным, почему они не выступали на его стороне в массовом порядке во время бесконечных войн с «лесными племенами». Более того, известно, что дядья Джетая убили его отца только за то, что тот был сторонником Чингисхана. Они дважды пытались умертвить за то же и самого Джетая. Значит, не все было ладно в политической среде самих баргутов, и считать Баргуджин-Токум в качестве надежного тыла монголов вряд ли правомерно. Или ранее баргуты жили в другом месте, там, где и сегодня? Или Баргуджин-Токум являлась географической областью более широкой, чем мы думаем? Не зря же Чингисхан ставит Баргуджин-Токум, Онон и Керулен в непосредственной близости друг от друга. Все встает на свои места, если вспомнить о древней кочевой тропе, которой пользовались аборигены Забайкалья для кратчайшей связи между Прибайкальем и Приамурьем. Она шла из Баргузинской долины по р.Ине через Икатский хребет на Еравнинские озера; оттуда через Телембу выходила на Ингоду (в район современной Читы), а далее – в Агинские степи и Маньчжурию (Тиваненко, 1979).
Сейчас появились данные, доказывающие, что родство Чингисхана с баргутами было закреплено лишь по линии его предков: когда же он начал создавать Великую Монгольскую империю и теснить соседние народы, политическая картина изменилась. Прежде всего отметим широкий разброс баргутов на западе. Племя баргу/барку зафиксировано среди кыпчакской конфедерации. Среди тюрков Северного Кавказа и ногайцев были борган-кыпчаги (Ахинжанов, 1989, с. 263). В. Валиханов отметил род боргут (бургут, баргут) среди киргизов и узбеков, и нисколько не сомневался, что он пришел из лесной страны Баргуджин-Токум: то ли он принимал участие в военных походах Чингисхана, то ли бежал от них вместе с меркитами. В комментариях к трудам Валиханова прямо так и сказано: «бургуты-буряты, бурятское племя, обитавшее в районе озера Байкал» (Валиханов, 1961, с.685). солидарен с ним К.И. Петров, найдя в Восточном Тянь-Шане помимо баргутов также булагачинов и кэрэмучинов: «Булагачины и кэрэмучины передвинулись из Баргуджин-Токума на найманские земли в общей массе с баргутами, одновременно с другими кыпчакско-киргизскими и ойратскими племенами» (Петров, 1961, с.139). Согласно некоторым сюжетам калмыцких преданий, баргу-буряты названы в качестве одного из этнических компонентов Дэрбэн-ойратов (Калмыцкие историко-литературные памятники, 1969, с. 19, 144). А вообще-то в составе как тюркских, так и монгольских народов, и сегодня встречается немало родов барга, баргу, баргут, барган, бороган, явно происходящих из разгромленного Чингисханом государства-улуса Баргутии.
Тюрки или монголы?
Ученые от политики, стремясь вопреки историческим фактам обосновать промонгольское происхождение раннесредневековых этносов Восточной Сибири, обычно ссылаются на Рашид-ад-дина, который, якобы, назвал монголами все так называемые «лесные» племена страны Баргуджин-Токум к северу от Могулистана. Но это не так, если повнимательнее почитать «Летопись» автора XIII столетия. Ведь он совершенно четко относит к «тюркам» все скотоводческие народы Азии, в том числе «в местностях с многочисленными летовками и зимовками, известных под именем Могулистана, <…> по рекам и озерам <…> Селенга, Баргуджин-Токум» (Рашид-ад-дин, 1952). Баргуджин-Токум он помещает в самой северной части Могулистана, отличающегося, от остальной территории «чрезмерным холодом».
По древним китайским хроникам, в районе озера Байкал проживали по соседству две крупные этнические общности: на западном берегу курыкане, на восточном – байегу. Но что важно – обе входили в общую группу тюрков-теле, воевавших против тюрков-тугю (Второй Древнетюркский каганат, господствовавший на степных просторах Центральной Азии). По древним китайским источникам, описание быта байегу полностью сходно с жизнью прибайкальских курыкан: «В их землях растут обильные травы, все люди живут богато <…> Все люди надевают лыжи и по льду преследуют оленей. Занимаются хлебопашеством и охотой. В стране много хороших лошадей, производится железо. Обычаи сходны с обычаями теле, язык немного отличается» (Малявкин, 1989, с.142).
По другим летописям, байырку входили в состав объединения тюрков-теле. Они населяли побережье озера Каганьхэ (вероятно, это озеро Байкал, так как впадающая в него река Селенга называлась китайцами Каганьхэ – «Железная», как и современная Селенга по-эвенкийски именуется «Железистой»). В племени насчитывалось 60 тыс. человек, оно было способно выставлять 10 тыс. воинов. Предводителей они назвали ельтеберами (от тюркского эль - народ). В 647-648 гг. известно имя ельтебера Цюйлиши. После распада Первого Тюркского каганата, в 20 г. VII века, 9 колен байырку (байегу) попало под зависимоть Сейяньто, а после их разгрома китайцами империей Тан в 647 г. на их землях создается административный округ Юлин. Зимой 662 г. китайские каратели под руководством Чжана Женьтая попытались разгромить непокорных байырку, но сами потерпели от них поражение «у озера Селенга» (т.е. Байкала). В 679 году байырку приняло активное участие в становлении Второго Восточно-Тюркского каганата, но в 716 году на р. Селенге они убили Капаган-кагана и вместе с тюрками-теле образовали Уйгурское государство. В монгольское время байырку назывались байаутами. Рашид-ад-дин упоминает одну из двух ветвей байаутов, называемых кэхэрин – байаут, юрты которых распологались по р.Селенга (См.:Ахинжанов, 1989, с. 201).
Позже, когда начался разгром меркитов и живущих рядом байаутов, часть их бежала в Баргузин и далее в Якутию. Среди эвенков есть роды баяки, баягиры, делившиеся на скотоводов и оленеводов. По преданиям якутов, люди, пришедшие на Лену с Омогоем, именовались Бааргай Байагантай («Огромный Баягантай»). Имя предков баягантайцев Кордоя или Хордоя принято связывать с предком хоринских бурят Хоредой-мэргэна. Значит, это хоро. Первоначальной формой «баягантай» является слово «баайага», а «тай» - это показатель множественности. В.В. Ушницкий справедливо заметил, что основой этнономов баягиры, баягантайцы, байегу и байаут является слово «баайага» (Ушницкий, 2009, с. 80), что по нашему мнению, созвучно с древним тюркским названием Байкала – «Байагал» - «Большое (или Великое) озеро».
Среди исследователей нет противоречий во мнении, что баргуты исходят из своих предшественников байегу/байырку* к которым относится абсолютное большинство археологических памятников Баргузинской долины. В частности, некоторые надмогильные кладки, раскапываемые Б.Б. Дашибаловым, являются вариантом типичных курыканских «шатровых» сооружений, то есть в культурном отношении два этноса родственны. Д.С. Дугаров убежден: хори, хонгодоры, булагаты – это культура курыкан (Дугаров, 1993. – с. 231). Солидарен с ним Б.Р. Зориктуев: прибайкальские курыкане и родственные им забайкальские байырку – это тюрко-телеские племена, которые могут рассматриваться в качестве того этнического слоя, на котором произошло формирование протобурятского племени. По его мнению, «байырку составляли союз плмен из нескольких тюркских племен, расположившихся в Забайкалье». Далее он однозначно приходит к выводу о том, что в начале второй половины I тыс. н.э. вокруг Байкала обитали преимущественно тюркоязычные племена, тогда как немногочисленные еще монгольские группы в лучшем случае находились у них в роли данников-кыштымов (Зориктуев, 1989. - 105). Его коллега Д.Д. Нимаев, говоря о забайкальском племенном объединении байырку (баегу китайских источников), считает весьма вероятным их преемственную связь с баргутами раннемонгольского времени, подчеркивая, тем самым, тюркское происхождение Чингисхана по материнской линии (Нимаев, 1989). Д.-Н.Д. Доржиев на основе лингвистики убедительно доказал, что «буряты не являются частью монгольского народа (как думали раньше или же стараются утверждать некоторые исследователи), а наоборот, буряты как народ исторически отпочковался от лесостепных баргутов Прибайкалья» (Доржиев, 1955). Наконец, назовем П.Б. Коновалова, поддержавшего аналогичные мнения большинства историков. Он также полагает, что «все бурятские племена были тюрками, омонголившимися лишь с возвышением средневековых монголов с конца X-начале XI вв». (Коновалов, 1993. с.6). По Т.М. Михайлову, на последнем этапе своей истории курыканов стали называть хори, туматами и бурутами; поэтому есть возможность выводить буретов (бурутов) – пюрутов из состава баргутов (Михайлов, 1990).
Что касается устойчивого мнения баргузинских эвенков о происхождении хори-бурят от баргутов (корчихолов), то здесь все понятно: генетическое родство курыкан и хоринцев, как мы уже отметили выше, доказано наукой и споров не вызывает. Те и другие рода до сих пор проживают в Баргузинской долине.
По мнению Б.Б. Дашибалова, курыкане и хори – это два генетически родственных племенных объединения, сменивших друг друга по времени (Дашибалов, 1990, с. 10-11). Имеется высказывание Б.Б. Барадина о том, что «самое слово булагат есть древний китаезированный вариант слова баргут» (Барадин, 1927. –с.45), но Ц.Б. Цыдендамбаев поправил его: «У китайцев баргуты значились под названием «байегу» (ср. с тюркским байырку)» (Цыдендамбаев, 1972. - с. 80). Вспомним Рашид-ад-дина, говорившего, что племена хори-тумат, баргу и байаут имели общее наименование баргутов, «так как жили по ту сторону Селенги», и это вовсе не монголы, поскольку «их стойбища и жилища [находятся] <…> на самом краю местностей и земель, которые населяли монголы и которые называют Баргуджин-Токум» (Рашид-ад-дин, 1952.-с.121, 150). «В этих областях много городов и селений, и кочевники многочисленны» (Рашид-ад-дин, 1952.- с.150).
Тот же Рашид-ад-дин много говорит о хори-туматском племенном союзе, распавшемся под ударами монгольских войск Чингисхана в 1217 году (Зориктуев, 1990. - с.39-43). Интересно, что этим же годом некоторые исследователи датируют бегство на север части забайкальских хори-бурят, именуемых в Якутии хоролорами (вспомним легенды о сыне Баргуджин-гоа Хоридой-мэргене, или Хорилартай-мэргене – мифическом прародителе племени хори-бурят), язык которых тамошние арктические народы не понимали. Предания гласят, что говор южных переселенцев напоминал «щебетание птиц» (хоро тыла). Ведь не случайно «Сокровенное сказание» монголов повествует о причине бегства на север Хорилартай-мэргена так: «Хорилартай-мэрген решил выделиться в отдельный род – обок, под названием Хорилар» потому, что на их родине – «в Хори-Туматской земле шли взаимные пререкания и ссоры из-за пользования звероловными угодьями» (Сокровенное сказание).
О родстве туматов с хоринцами и баргутами говорит тот факт, что среди сыновей мифического Барга-батора помимо Буряадая и Хоридоя некоторые легенды называют и Оледая – родоначальника будущих олетов – калмыков (Румянцев, 1958. – с.163-174). Более того, туматы в монгольских источниках XIII века всегда фигурируют с племенем хори, и чаще всего именуются хори-туматами. Тут вновь надо вспомнить древнее предание хоринских бурят о Барга-баторе (в древнем произношении Бар-гудай) и его сыновьях. Согласно нему, сильный витязь Баргу, явившийся с юго-востока и поселившийся на южном берегу Байкала, имел трех сыновей – Олюдая, Буряадая и Хоридоя (в более древнем варианте это Хорилартай-мэрген «Сокровеного сказания»). Когда сыновья подросли, отец определил им жизненный путь: Олюдая он направил в западную сторону, где он стал прародителем калмыков; Буряадая оставил при себе в Прибайкалье, где он и дал начало «западным бурятам», а Хоридою, ставшему прародителем хоринцев, он велел заниматься промыслом зверей по гористым местам и дремучим лесам (Цыдендамбаев, 1972, с.184; Румянцев, 1958, с.194-195). Это генеологическое предание расшифровывается довольно просто: из среды баргутов выделились олеты (калмыки), прибайкальские буряты и забайкальские хоринцы, то есть три народа родственны друг другу общим происхождением от байырку (баегу) – баргутов (Цыдендамбаев, 1972, с. 192). Более того, лингвистическое обоснование этнонимов баргут /бурят и их родовых подразделений подтверждает их тюркоязычные происхождение: у них в основе лежит одно и то же тотемное понятие «волк», но у баргутов оно тюркского произношения, а у бурят – монгольского (Жамцаранова, 2009).
Если взять еще один персонаж предков-прародителей якутов, пришедших из «бурятской земли» - Эллея, то привлекает внимание его древнее имя – Боркутай или Барга-баатыр (Ксенофонтов, 1977. –с.128). Если убрать окончание «тай», применявшееся при образовании личного имени, то получим Баргу. И по хоринским генеологическим преданиям отца бурята Буряадая и хоринского Хоридоя был Барга-батор. Соответственно, и перевод монгольского слова «баргу» звучит как «могучий, богатый», но есть и другое объяснение слова – «грубый, примитивный, стародавний» (Цыдендамбаев, 1972. – с. 279). В тюркском языке такие значения применительны к этнониму байырку (Юдахин, 1965. – с.99). То, что якутские борогонцы родственны баргутам, свидетельствуют их топонимы Баргыдай и Баргы; есть среди якутов и род баргыдай (Иванов, 1988. – с. 100-101).
Кстати говоря, в тюркских языках этноним байырку имеет значение - «могучий, богатый (народ)». Так что комментарии об их грубости, примитивности и стародавности, приводимые поздними комментаторами, следует расценивать в отношении их древнего происхождения, подобно тому как под этнонимом «баргут» можно понимать географическую привязку этноса. Некоторые современные историки настаивают на версии о монгольском происхождении хори-бурят, но если принять во внимание такой устойчивый этнодифференциальный признак, как почитание птицы-лебедя в роли родового тотема, то явно обнаруживается не монгольская, а пратюркская основа (Дугаров, 1983. – с. 113), что соотносится с летописными источниками эпохи средневековья, причем и с данными о происхождении туматов и тумасов.
Но когда же произошел начальный этап «монголизации» Баргуджин-Токума?
Б.Р. Зориктуев полагает, что во второй половине VI века, после падения Жужаньского каганата, «какая-то группа монголов, называвшая себя Буртэ-Чино, вышла из мест своего обитания и дошла до Северо-Западного Забайкалья». По Б.Р. Зориктуеву, бытование в Баргузинской долине преданий о Буртэ-Чино можно рассматривать как отзвук некоего исторического события. «Логично предположить, -пишет автор, - что находясь в Забайкалье, монголы-чиносцы могли вступать в контакт с окружающим этническим, скорее всего туркоязычным населением, и в значительной мере ассимилировать его. В результате байырку, кори (хори) и другие местные племена могли постепенно утратить прежние этнические черты и войти в состав монгольских племен» (Зориктуев, 1989. – с. 108-109).
В принципе ход исторических событий очерчен верно, но на начальном периоде не все было так просто. По крайней мере говорить, что Баргуджин-Токум был, по Б.Р.Зориктоеву «северной периферией монгольского мира» (Зориктуев, 1993. – с. 178) нельзя. Дело в том, что перечисленные Рашид-ад-дином племена баргутов, кори, тулас, курлаутов, кунгиратов, эльджигинов, булагачинов, керемучинов и лесных уранхайцев этим и другими исследователями совершенно обоснованно причисляются к тюркским этносам, хотя и уже начинавших испытывать незначительную монгольскую ассимиляцию, а вернее – пришельцы находились в вассальном подчинении у тюркского аборигенного этноса. Поэтому правильно будет считать данную область северной степной периферией, окраиной центрально-азиатского мира, снимая невольную ассоциацию с монгольской языковой средой. Однако непосредственными соседами были «племена кори, баргут, тумат и байагут, из коих некоторые суть монголы и обитают в местности Баргуджин-Токум, и также близки к этой области. В этих областях много городов и селений, и кочевники многочисленны» (Рашид-ад-дин, 1952. - 150).
Баргуты и меркиты
В период создания Великого Монгольского государства эпохи Чингисхана, баргуты и их страна Баргуджин-Токум часто упоминаются в связи с покорением меркитов, являвшихся южными, наиболее близкими соседями. Причем контакты были настолько близкими, что создается реальное впечатление: в северной части Баргуджин-Токума кочевали баргуты, в южной – меркиты. А неучастие баргутов на стороне Чингисхана против меркитов объясняется их общим тюркским происхождением. Те и другие занимали, по Марко Поло, одну и ту же «долину Бангу» (Баргу).
Согласно «Сокровенному сказанию» монголов и «Сборнику летописей» Рашид-ад-дина, меркиты всегда искали спасение в Баргуджин-Токуме в случае смертельной опасности. Так, когда объединенные войска Темучжина, Джамухи и Тоорил-хана в 1177 году напали на кочевья меркитов по Селенге, Хилку и Тугную, их хан с народом поспешно бежал «вниз по Селенге в страну Баргуджинскую». Второе бегство произошло в период захвата Тоорил-ханом меркитского в 1197-1198 гг. улуса, и вождь их оставался там до тех пор, пока не ослабла сила завоевателя. Вероятно, в этот период баргуты вошли в военный союз с меркитами и всеми тюркоязычними народами Южной Сибири и Северной Монголии, кто не пожелал быть в вассальной зависимости от новых повелителей Центральной Азии. Когда же в 1207-1217 годах союз этот потерпел поражение, разбитые родоплеменные группы вновь нашли спасение в Баргуджин-Токуме и Якутии. Этому есть несколько убедительных подтверждений. Так, среди эвенков Севера Забайкалья (географического центра страны Баргуджин-Токум) до сих пор существует рода мекри и бекри (бекирин), так же увас. В XVII-XVIII вв. среди них отмечены вакарайский, или (уваксильский), род, включавший как коневодов, так и скотоводов. Причем для эвенков-оленеводов они считались враждебными, имели «пешие и конные отряды». Конные вакарайцы («вокорои», «вэкорой»), вооруженные железными пиками, защищали свои лица железными масками. По замечаниям специалистов речь, видимо идет о селенгинских меркитах, бежавших в Баргуджин-Токум после нашествия Чингисхана (Этногенез народов севера, 1980. – с. 161-162). Напомним, что в составе меркитов действительно был род увас (хаос). А тот факт, что среди вакарайцев наиболее распространенными личными именами являлись Токта и Тохтыхан (как память о их предводителе Тохтоа-беки или Тохтоа-хан), разве ни о чем не говорит?
Род нологир среди эвенков считается потомком династийного (царского) уйгурского рода. Их предания также повествуют о том, что ноло-гэ-джалаиры проникли в Баргуджин-Токум, спасаясь от войск Чингисхана, а затем часть их, вместе с другими преследуемыми монголами родами, мигрировали еще далее на север, где продолжают и в Якутии жить в близком соседстве. А меркиты как раз и являлись генетическими потомками тюрков-уйгуров, господствовавших в Центральной Азии до возвышения монголов.
Кстати говоря, эвенки называли своих рыцарей, стоявших на защите родной земли, суонингами. Это адекватно хосунам древних преданий, также представлявшим собой витязей, командовавших военными отрядами: они носили железную броню, как и конные вакарайцы севера Забайкалья. Разгадка кроется в том, что термин хосун, безусловно связан, с монгольским словом хошун – «военный отряд» (Никифоров, 2002. – с.101-106). Не думаю, что суонинги эвенков и хосуны якутов были монголами. Скорее всего, хошуны, как часть улуса – государства, существовали и у меркитов, поскольку во время нападений монголов все три меркитских рода выделяли самостоятельные военные отряды. В таком случае властители этих родов именовались эдженами (по-монгольски). Встречающийся на р.Лене этноним эдьээн соотносится с живущим там эжанским родом, когда-то явно представлявшим военный отряд. И совсем не случайно их мифического воителя именовали Хара-тумэ-ном. Слово тумэн как раз и обозначает крупный военный отряд.
Возвращаясь к следам пребывания меркитских беженцев в Баргуджин-Токуме и далее в Заполярье, вновь рассмотрим этническую группу нологир среди местных эвенков. Напомним, что нологэ (кологэ) упоминается у меркитов уйгурского происхождения как «царственный» род. Но и у эвенков нологиры рассматривались потомками династийного уйгурского рода. В.А. Туголуков полагает, что нологэ-джалаиры проникли в Баргуджин-Токум во время бегства от войск Чингисхана, а часть их вместе с другими мигрантами из разбитого меркитского государства отправилась далее на север, где и зафиксирована среди якутов (Туголуков, 1985. – с. 190). Среди их спутников были и угулээты (ойраты), ранее также проживавшие в Забайкалье: в Якутии среди вилюйских и оленекских саха они образовали Угулятский наслег и стали именоваться увалагиры-угуляты (Туголуков, 1985. – с.190). Из «Сокровенного сказаная» монголов известно, что сартулы и хатагины, входившие с меркитами и другими племенами в конфедерацию Джамухи, после разгрома Темучжином бежали именно в Баргуджин-Токум, а также, как и икиресы, буруты, салджиуты и тайджиуты, связанные с тюркским миром. Что касается урасутов, то некоторые исследователи под этим родом в составе эвенков, бурят и якутов подразумевают меркитов (Бутанаев, 1986. с.15).
Но самое интересное то, что среди баргузинских эвенков известен и род баягир, который ведет начало, как полагают, от местных байегу-байырку-баргутов. Есть и род елигин – от бежавших в XIII в. сюда джалаиров: «…джалаирский [хан] Чжебке с испугу перед Чингисханом бежал в страну Баргузинскую» (Сокровенное сказание, -с.117). Есть среди эвенков дуликагиры (дулигат, дулар) – бывшие тюрки-теле. Но особо обратим внимание на каранутский род тунгусов, который встречается среди бурят как шаранутский. Он считается потомком того самого тюркоязычного населения долины Баргузина, которое было известно под именем мурченов, или баргутов, как их называли эвенки (Этногенез народов Севера, - с.162-163). Там же, в Баргузине, сохранился этноним курихен, представителей которого считают потомками раннесредневековых аборигенов лесостепной части Прибайкалья – тюркоязычных курыкан (Свинин, 1974. – с.20).
Если взять местные тотемы, то на севере Байкала и в Баргузинской долине существует эвенкийское представление об обособленности целого ряда «тунгусоязычных» родственных групп, прежде всего тех, кто считается этносами «орлиного» происхождения: кучигаров, киндыгиров, юконцев и корчинцев. Если учесть, что кучигаров баргузинские эвенки отождествляют с корчинами (бурятами-хоринцами), юконцев (яколцев) – с якутами, а в отношении киндыгиров есть сведения об их пришлом (южном) происхождении, то налицо факт отунгусивания каких-то прототюркских родоплеменных групп с тотемом орла, проникших на север и пытавшихся освоить богатые пастбищные места в долине Баргузина. По археологичесим данным, первое такое проникновение этносов с тотем орла произошло на рубеже эпох в связи с хуннской экспансией в Забайкалье (Тиваненко, 1990. – с.80). У забайкальских меркитов, как прямых наследников местного аборигенного населения, птица-орел также считалась племенным тотемом, перейдя впоследствии и к их потомкам – хоринцам.
Этот перечень «иноземных» родов среди современных эвенков Северного Байкала (Баргузина) можно было бы продолжить и далее. Он лишь подтверждает факт сложного этнического состава местных аборигенов. Однако возникает закономерный вопрос: куда же в самом деле исчезли баргуты Баргуджин-Токума? Ведь первые русские казаки-землепроходцы, проникшие в этот край в 1646 году, встретили на всем протяжении степной долины лишь одних конных тунгусов (эвенков) с типичным «центрально-азиатским» вооружением с использованием защитной брони.
А случилось то, что случается с любым народом, когда он оказывается в меньшинстве. Потомки баргутов и других ранее бежавших к ним представителей тюркоязычных племен из разбитой меркитской каолиции, постепенно утратив хлебопашество и скотоводство, вошли в состав ассимилировавших их тунгусов. Дольше всех, похоже, пытались сохранить свое этническое своеобразие баргуты, воюя с таежными аборигенами, пока часть их не ушла в Маньчжурию, а другая «превратилась» в эвенков. Значит, у современных эвенков края все еще течет кровь «мифических» баргутов, меркитов и более ранних курыкан. Сегодня у местных аборигенов еще живы предания о массовом проживании в Баргузинской долине якутов, которых русские в XVIII столетии уже не застали, не считая сильно отунгусившегося рода юконцев (яколцев), потерявших свое этническое самосознание. Два народа по легендам сначала жили мирно, но затем произошло какое-то сражение, и якуты были изгнаны на север (Шубин, 1973. – с.10-11). Поскольку якутов многие исследователи отождествляют с теми же меркитами, бежавшими в Баргуджин-Токум, то это еще одно подтверждение о большой роли северного края в средневековой истории Забайкалья (Тиваненко, 2010. – с.201).
Дорога на Баргузин
Говоря о бегстве в Баргуджин-Токум меркитов долины Селенги под ударами монгольских войск Чингисхана, очень интересно рассмотреть некоторые генеалогические предания их потомков – бурят-хоринцев, в которых мы находим яркие рассказы о их вынужденном бегстве с породных кочевий в северные края.
На это обратил внимание фольклорист Д.С. Дугаров. Комментиру
