|
Главная | КРАЕВЕДЕНИЕ БУРЯТИИ | ИСТОРИЯ АНГЛИЙСКОЙ ДУХОВНОЙ МИССИИ В ЗАБАЙКАЛЬЕ (НАЧАЛО XIX СТОЛЕТИЯ)
ИСТОРИЯ АНГЛИЙСКОЙ ДУХОВНОЙ МИССИИ В ЗАБАЙКАЛЬЕ (НАЧАЛО XIX СТОЛЕТИЯ)
ПОСЛАНЦЫ ВЕЛИКОБРИТАНИИ В СИБИРЬ Главная цель миссионерства заключается в обращении в свою веру представителей иных религий во вновь духовно колонизируемых землях. В подобных случаях проповедник Слова Христова выступает в других странах не только от имени своей церкви, но и государства. Не случайно Даурскую духовную миссию в Забайкалье учреждал в 1681 году Православный Русский собор и царское правительство, при непосредственном участии и руководстве государя Алексея Михайловича. В задачу Миссии входило не только обращении местных шаманистов в православие и противодействие проникающему буддизму, но и, по большому счету, духовно способствовать русской колонизации края. Почти всегда миссионеры становились источником знаний о других странах и народах, распространителями культурных и экономических достижений более развитых государств в среду местных аборигенов. Что касается Лондонского евангелического протестантского миссионерского общества, ставшего второй в Забайкалье после упраздненной в начале XVIII века Даурской православной миссии, то оно возникло на волне колониальной политики Великобритании, в конце XVIII столетия озаботившейся участием в глобальном политическом переделе мира. Вслед за Лондонским и Шотландским миссионерскими обществами (1796 г.) образовано Британское и Иностранное библейское общество (1804 г), основным направлением деятельности которого стали переводы Библии и книг Священного Писания на все языки народов мира, их издание и распространение по всему земному шару.[1] Понимая грандиозность начатой работы по переводу Библии на языки аборигенных народов России, царское правительство не отказывалось и от иностранной помощи в этом трудоемком деле. Еще в 1805 году Александр I подписал Закон о религии, благодаря которому различные религиозные течения получили свободу проповеди, а в числе деятельности разноконфессиональных церквей России, удостоенных официальной регистрации, были христианские евангельские и другие. Тогда же шотландские миссионеры получили право начать свое служение на Северном Кавказе для «распространения земледелия ремесел и фабрик в тамошнем крае и обращения смежных магометан и язычников в христианскую веру посредством проповедования и печатания Священных книг».[2] 16 миссионеров, облеченных Александром невиданными правами и привилегиями, много сил приложили в деле британской колонизации Кавказа и прилегающих к нему земель. В 1813 году миссия учредила свои представительства в Оренбурге, Астрахани и в Калмыкии, куда прибыли новые члены из Шотландии, а затем и Германии. В декабре 1812 года по образцу Британского было основано Санкт-Петербургское (или Российское) Библейское общество, президентом которого стал сам министр духовных дел и народного просвещения князь А.Н. Голицын. Это был один из самых влиятельных лиц России, особо близких к императору Александру I. Голицына и Александра I объединяла тяга к мистицизму, интерес к «ересям» и зарубежным религиям, монаршее покровительство иностранным миссионерам. Поговаривают, что оба приняли протестантизм с водным крещением под влиянием англичан и шотландцев.[3] Александр I принял живое участие в первых шагах РБО, став его членом с ежегодным взносом в 10000 рублей и единовременным пожертвованием 25000 рублей. Государь считал цель общества благородной, а идею основания необходимой, вынося на первый план не пропаганду «божественных достоинств Священного Писания, а ожидание пользы, которую могло принести чтение духовной литературы людям всех сословий для воспитания в них благочестия и благонравия».[4] Личные интересы Александра I и А.Н.Голицына к Библейскому обществу были поддержаны многими губернскими и уездными властями. В Сибири возникли и активно действовали Тобольское (1817) и Иркутское (1819) отделения РБО. Иркутский комитет, в свою очередь, контролировал деятельность Верхнеудинского и Кяхтинского филиалов, и его активности способствовал генерал-губернатор Восточной Сибири граф М.М. Сперанский. Он по согласованию с церковными иерархами и определил основное направление деятельности Иркутского комитета РБО: подготовка миссионерских кадров для перевода богодуховных книг. Поэтому при Иркутской духовной семинарии открылся «монгольский» класс, где преподавание монгольского языка в 1820-х годах началось под руководством потомственного переводчика и надворного советника А.В. Игумнова. Среди преподавателей класса были священник Кульской Спасской церкви А. Бобровников, семинаристы Н.Масюков и А.Лавровский. С 1814 года Российское Библейское Общество вошло в тесное сотрудничество с Лондонским миссионерским обществом через общее геополитическое видение: обе «проправительственные» религиозные организации имели намерение через территорию Забайкалья, населенного бурят-монголами, достичь евангельским учением Монголию и Китай. Россия желала руками англичан получить перевод богодуховной литературы на языке местных аборигенов и тем самым содействовать успеху Российских православных священников на восточных рубежах страны, а Великобритания имела планы политической экспансии на Юго-Восток Азии, как это она успешно осуществляла в Индии, Африке и на Мадагаскаре. К тому времени член Шотландской духовной миссии Якоб (Яков) Шмидт, живший в Калмыкии, сумел перевести на калмыцко - монгольский язык Библию, оставшуюся, правда, в рукописи. На этом основании его коллега по миссии Роберт Пинкертон, уже живший в Москве, сообщил в 1812 году о том, что, по его мнению, и бурят-монголы готовы для обращения в христианство. С этим фактом, скорее всего, и было связано учреждение в том же 1812 году Российского библейского общества, а в 1818 г. открытие его отделения в губернском городе Иркутске. В планы последнего ставилась задача перевода Священного писания на бурят-монгольский, маньчжурский и якутский языки. Как мы отметили выше, за 14 лет деятельности РБО под научным руководством Якоба Шмидта, ставшего как бы первым основателем научной школы монголоведения в России, отечественные миссионеры сумели осуществить грандиозную работу по переводу всего Нового завета на бурят-монгольский язык и издали его в 1827 году в Санкт-Петербурге.[5] Первые бурятские переводчики, Мурисон Одаин и Василий Татауров были награждены за свой труд золотыми медалями.[6] Развитию идеи открытия в Иркутске отделения РБО во многом способствовал Иркутский губернатор Н.И. Трескин. Он хорошо знал благосклонное расположение императора Александра I, графов Кочубея и Голицына, барона Шиллинга, сенатора Сперанского к зарубежным миссионерам, и был уверен, что его энергия будет поддержана и замечена в высших правительственных кругах, что немаловажно и для собственной карьеры. Кроме того, Трескин был лично знаком и с Якобом Шмидтом, когда тот при помощи бурят переводил в Петербурге Евангелие. Английское миссионерское общество также склонялось к мысли учредить в Сибири свое представительство, руководствуясь геополитическими интересами на Востоке. По их запросу глава Шотландской миссии на Кавказе Джон Патерсон и миссионер Роберт Пинкертон, уже проживавший в Петербурге, предоставили исчерпывающую информацию о Сибири, Иркутске, и особенно о бурятах. Среди будущих активных сподвижников предполагаемой миссии письмом от 7 ноября 1814 года они назвали несколько бурятских князей, влиятельных лам и шаманистов, а персонально тайшу хори-бурят Галсана Мардаева и хамбо-ламу, выделивших значительные денежные суммы на перевод Библии Якобом Шмидтом. Из их докладной записки складывалась картина чуть ли не всеобщего ожидания бурят-монголами христианских просветителей (поскольку русские переводы еще не были готовы, отпечатаны и распространены), и о гарантиях набожного Иркутского губернатора дать Английской миссии всемерную административную поддержку. Основной будущей успешной работы авторы письма в Лондон видели в первых опытах перевода Якобом Шмидтом Библии на калмыцкий язык, родственный бурят – монгольскому, и, стало быть, его перевод будет понятен народам восточных рубежей России, монголам и даже в Китае. Последний довод они подкрепляли ссылкой на одну из буддийских религиозных книг, переданных Трескиным Шмидту: она издана в Китае и была понимаема всем аборигенным населением края. «Эти книги, - писали шотландские миссионеры,- не только понятны и прочитаны бурятами, но также всеми многочисленными племенами монголов, большая часть из которых живет под защитой китайского правительства». Через тот же буддизм они видели возможность выхода Великобритании на Китай, Маньчжурию, Тибет и «более недоступные области». Столь обстоятельное и обнадеживающее письмо Пинкертона и Патерсона оказалось решающим. 26 декабря 1814 года Лондонское миссионерское общество постановило открыть свое представительство в Иркутске, и стало искать на трудное миссионерское и дипломатическое поприще подходящих кандидатов,[7] поскольку представительство это предполагалось стать одним из наиболее крупных и важных миссионерских центров Великобритании в мире. Ей изначально ставилась задача не столь распространять Евангельское учение среди бурят-монголов и других сибирских народов путем перевода богодуховной литературы, сколько служить опорным торговым пунктом ввоза английских товаров в Китайскую империю через Кяхтинский пограничный пост.
При определении кандидатов для Сибирской миссии Лондонское общество с первых дней столкнулось с проблемами. Несмотря на заманчивость предложения испытать свои силы и знания на миссионерском поприще в отдаленной восточной окраине России, желающих не находилось, поскольку все были наслышаны о местном суровом климате, а сибирские аборигены представлялись на высшей ступени дикости и культурной отсталости. Еще в 1814 году ЛМО рекомендовало Роберту Пинкертону и Джону Патерсону, у которых уже был значительный опыт жизни в России, поехать в Сибирь и организовать там миссионерскую станцию, а точнее в Иркутске, по их же предположениям, могущей стать одной из самых важных английских миссионерских станций в мире. Но их кандидатуры были отклонены, поскольку заменить пасторов в Петербурге было невозможно. Только через пять месяцев после принятия решения об учреждении Сибирской миссии комитет ЛМО назвал мистера Мейда, но и он вскоре вместо Сибири был направлен в Индию. Заседания совета миссии 21 и 28 августа 1815 года также закончились безрезультатно, хотя 15 августа Роберт Юилль (1786-1861) сам предложил свою кандидатуру для поездки в Иркутск. Кандидатура была принята, но лишь условно, так как ранее направленный в Малакку, он вскоре вернулся обратно якобы по причине непереносимости тропического климата. С тех пор к Юиллю возникло недоверие в искренности желания служить на миссионерском поприще, хотя сам он уверял руководство ЛМО в обратном. Анкета -заявление Юилля, составленная по просьбе руководства миссии, является единственным источником сведений о его происхождении и личной жизни в Англии. Она написана в Глазго 26 июля 1815 года. Интересно, что Роберт умалчивает о своем формальном образовании, что дало основание исследователям сомневаться о его профессиональной подготовке. Однако никто не спорит о наличии у Юилля незаурядных способностей к учению. Тем не менее, у юноши было весьма высокое самомнение. В Селенгинске он даже претендовал на единоличный перевод Книги Исайи и всего Нового Завета на монгольский язык, хотя к тому времени ни разу не представлял свои переводы на рецензию сотоварищам по миссии. Его коллеги были убеждены, что эта работа делается его учениками, поскольку, по их мнению, у него недоставало ни интеллекта, ни образования. Если это действительно так, то возникает вопрос: как же тогда ему удалось создать и очень успешно руководить школой (Семинарией, Академией) в Селенгинске? Все эти противоречивые качества, конечно же, проявились еще в Англии и были известны руководству Миссионерского общества, что и служило препятствием к принятию твердого решения о его направлении в Сибирь. Современники на родине сравнивали Роберта Юилля с неотшлифованным алмазом. Все признавали его большую жизненную энергию, но и видели его достаточно бессистемное образование. Эти качества, впрочем, позволили подняться юноше из безликой массы промышленного Глазго, чтобы поступить в местный университет, получить статус церковного служителя и миссионера. На этом предел его возможностей заканчивается. К тому же он не был глубоким человеком - ни в профессиональном, ни в интеллектуальном плане. Он, скорее всего, и на самом деле являлся, по мнению Ч.Боудена, полуграмотным, самонадеянными упрямым человеком, что неумолимо вело его к разрушению жизненных планов. Как мы увидим далее, признаки приближающей беды были уже очевидны еще в ранний период биографии, когда комитет ЛМО рассматривал его кандидатуру, а также в его письмах из Селенгинска. Причиной личного краха и стало собственное разрушение личности из чрезмерного упрямства и по этой причине несовместимости с сотоварищами по миссии, приведшей к их разъезду по дальним окраинам Забайкалья. Но причина разъезда как мы покажем далее, лежала не только на характере Юилля, но и в конфликте Сталибраса с местными жителями и властями Селенгинска. Отсутствие желающих поехать в Сибирь все же заставило ЛМО дать положительное решение по кандидатуре внушающего недоверие кандидата. Руководство понимало неуживчивость его характера, но никак не предполагало, что в Забайкалье Роберт Юилль станет еще более неуправляемым, чем тогда, когда находился в Лондоне под их прямым присмотром. В документах не указывается почему все же произошло назначение, но логика событий дает предположение, что заявку кандидата удовлетворили лишь потому, что не нашлось никого более подходящего. Эдвард Сталибрас (1795-1884) стал первым кандидатом на миссионерство в Сибирь, за которого комитет проголосовал единогласно и без сомнений, как это случилось с Робертом Юиллем.
Он родился 8 июня 1795 года в Роустоне в семье дьякона Конгрегационной поместной церкви среди девятерых детей. Несмотря на серьезное религиозное воспитание, настоящее обращение в веру испытал лишь в возрасте 17 лет. Свое первое образование получил у пастора Томаса Тауна в Кембридже. Два года спустя он подал документы в Гомертонский колледж, намереваясь стать пастором. Учился хорошо, за что премирован стипендией от главного Королевского собрания учебного заведения. Еще до окончания колледжа задумывался о выборе карьеры и останавливается на миссионерском служении. Для этого в 1815 году он посылает заявление в Лондонское миссионерское общество, в котором говорит о своем страстном желании нести слово Христово в дальние страны и о готовности преодолевать любые трудности, которые неизбежны в этой работе. Это прошение было поддержано Джеймсом Пирсом, который захотел быть личным учителем и наставником юноши. Такую же отеческую любовь к страстному студенту продемонстрировали доктор Пай Смит и преподобный Вильям Валфорд. Последний из них сказал о своем ученике такие слова на заседании комитета ЛМО: «Мистер Сталибрас - такой человек, с которым очень жаль расставаться, поскольку он обладает всеми качествами, необходимыми для нашей организации; тем не менее, мы вынуждены передать его миссионерскому обществу, испытывая гордость за этого молодого человека, наделенного талантом и нацеленного на достижение важных целей, которое преследует данное общество». В декабре 1815 года его кандидатура первой была утверждена на миссионерское служение в Сибири и даже названа руководителем будущей группы. В 1817 году, когда возникла необходимость подыскать напарника Эдварду Сталибрасу, выбор пал на Джона С. Брауна, служившего пастором в Санкт-Петербурге. Он уже паковал чемоданы, но передать церковь в Российской столице оказалось некому. Готовился в Сибирь и другой пастор - Э.Гендерсон, но и его оставили по той же причине. Но Робинсон предложил вместо себя сына армейского офицера Корнелиуса Рамна (1785 г.). Родился в Гетеборге в семье Густава Самуэля Рамна, лейтенанта Шведской королевской артиллерии. Прочитав в детстве книгу о Моравской миссии в Гренландии, Корнелиус с тех пор вынашивал мечту самому отправиться в далекое миссионерское путешествие. В 1799г. в возрасте 14 лет он, по настоянию отца, поступил в Лондонский университет, где изучал право, но при этом не испытывал влечения к будущей профессии. Оставив в конце концов учебу в университете, он познакомился с преподобным отцом Дж. Блюмдалем, пастором церковного прихода городка Старкера, недалеко от Гетеборга, который оказал на него серьезное влияние. В 1810 году, в возрасте 25 лет, он назначается помощником пастора королевской артиллерии в Гетеборге и прослужил на этой должности до тех пор, пока не вступил в Лондонское миссионерское общество. Корнелиус являлся разносторонним образованным человеком. Он изучал латынь, греческий и древнееврейский, кроме шведского знал французский, немецкий и английский языки. Он также являлся верным членом шведской церкви. Кроме должности священника, у Рамна были и другие обязанности в Гетеборге. С 1817 года он назначается на должность ректора Принской Оскарской школы в Швеции, одновременно исполняя обязанности директора созданного им небольшого молодежного библейского общества, функционировавшего при школе. Тем не менее, через два месяца после получения приглашения на работу в Сибирь, он решительно оставляет свои должности и дела, продав имущество и тут же отправляется в Санкт-Петербург с женой Бетти и маленькой Ханной, для воссоединения с уже находившейся там четой Сталибрасов. В Швеции существует публикация А.Джонсона о Корнелиусе Рамне, как о первом шведском миссионере, но текстом её мы не располагаем.[8] Последним членом формирующейся группы английских миссионеров, направляющихся на служения в Сибирь, был Вильям Сван (1791-1866).Он родился в Милтауне, посещал местную церковно-приходскую школу, где проявил исключительные способности в учёбе, особенно в изучении латыни. В возрасте 13 лет родители отправляют его в Эдинбургский университет с намерением подготовить к гражданской профессии. Но Вильяма не обрадовала перспектива получения «неинтересной» ему должности, которую выбрали для него родители. Поэтому после первой же сессии они вынуждены были забрать юношу домой, где он начал свою карьеру в бизнесе, получив профессию бухгалтера. Работал кассиром и бухгалтером в Шотландском банке в течение 5-6 лет. В этот же период он испытал обращение в веру, которая привела его к отказу от мирских удовольствий. Вильям стал считать прежние увлечения греховными, забросив парусный спорт, которым раньше страстно увлекся и даже пожертвовал карьерой преуспевающего финансиста.
В 1816 году Вильям Сван приехал в Глазго и поступил в Теологическую Академию, приняв твердое решение стать миссионером. О его интересе к данному роду деятельности скоро узнали в Лондонском миссионерском обществе. Их привлекло в шотландце высокая степень образованности, опыт ведения бизнеса, светлая голова и особенно умение кратко и четко выражать свои мысли. Вильям также обладал редким дипломатическим тактом, вполне достаточным для того, чтобы вести переговоры на высшем уровне с Россией и уметь заполучить у её правительства практически все то, что было необходимо Сибирской миссии и Лондонскому миссионерскому обществу в целом. Уже на служении в Забайкалье Сван зарекомендовал себя как образцовый миссионер, проницательный человек, теоретик протестантской религии и как интересный писатель. В частности, в своей длинной поэме по возвращении на родину, он дал английскому читателю наиболее полное представление о современном бурят-монгольском обществе. Но все это было позже, а пока Лондонское миссионерское общество предложило подающему большие надежды студенту пополнить ряды направляющейся в Сибирь группы миссионеров. Юноша дал согласие, но попросил отсрочку для того, чтобы углубить свои познания в языках, на которых была написана Библия в оригинале. Это было необходимо, по его словам, для того, чтобы затем сделать качественные переводы на языке тех аборигенных народов, которым он понесет Слово Божье. Когда недостающие знания были получены, ему 3 июня 1818 года вручили письмо с официальным назначением. Сван быстро собрался в дальнюю дорогу и 22 июля уже был в Санкт-Петербурге. [1]Протестантизм. Словарь. – М., 1990, - с.52, 161. [2] ЦГИА РФ, ф.398, оп.29, д.494, л.9. [3]Жмакин В.В. Английская миссия за Байкалом (1817-1840г.г.) - «Христианские чтения», № 9-10, 1881.-с.458; Никитин Д. Английская миссия за Байкалом. – «Байкал», 1988.-№ 5.-с.135-137. [4]Харченко Л.Н. Переводческая деятельность православных миссионеров в Сибири в XIX в.- «Ефремовские чтения». - Улан-Удэ, 2004.- с.90-95. [5]Shidt I.J. (ed). Geschichte der Ost-Mongolen und Ihres Fürstenkauses,verfasst ven Ssanang Ssetsen Chungtaidshi der Orbus; aus dem Mongolischen übersetzt, und mit dem Originaltexte, nebst Anmerkungen, Erläuterungen und Citaten aus anderen unedirten Originalwerken.- St. Peterburg-Leipzig, 1829; Penpuнm: The Hague, Europe Printing, 1961. [6]Бурятские летописи. – Улан-Удэ, 1995. – с.119. [7]Тиваненко Т. Английская миссия в Бурятии. - «Правда Бурятии», 1990,14 марта.
[8]Jansson E., Alfred. Cornelius Ramn, 1800-talets förste svenske Missionër. – Stocholm: Evangeliska FosterLands.-Stiftelsens Bokföklag, 1951. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В ИРКУТСК Первыми отбыли из Лондона в Санкт–Петербург супруги Эдвард и Сара Сталибрасы, которые сразу же начали налаживать связи с российскими влиятельными лицами и изучать монгольский язык. Затем к ним присоединилась вторая пара - Корнелиус и Бетти Рамн. Интересно, что Лондонское миссионерское общество торопило Сталибрасов покинуть Англию весной 1817 года морским путем. Оказалось, что на этом настаивали жившие в России Пинкертон и Гендерсон, рекомендовавшие, чтобы миссионеры предварительно занялись в российской столице изучением русского и монгольского языков, которых те не знали. Эбензер Гендерсон был шотландцем. Он родился в небольшой деревушке Лины близ Данфермлайна в 1748 году в семье пастора одной из местных церквей. По окончании богословского образования в 1803 году встречается с Джоном Патерсоном, вернувшимся из Индийской миссии. В содружестве у них была разработана грандиозная программа по переводу Библии на все языки мира. Они совершили длительные и основательные путешествия по северной Швеции, в Лапландию, Финляндию (1808), а из Петербурга в Новгород, Крым, Тифлис и Каракуль (1821-1822), причем Патерсон занимался делами в Скандинавии и России, а Гендерсон – в Шотландии. В конце осени 1816 года друзья встречаются в Санкт-Петербурге, поскольку Патерсону потребовалась помощь в налаживании деловых контактов между Британским и Русским библейскими обществами. Летом 1817 года Гендерсон получает от директора ЛМО Роберта Стивена приглашение на миссионерскую работу в Сибирь и был готов присоединиться к Сталибрасам. Однако, его важная роль одного из руководителей английского христианства в России не позволила оставить ключевую должность. Еще в январе 1817 года Патерсон настоял на присутствии Гендерсона в Петербурге, а вместо него предложил Лондонскому миссионерскому обществу Корнелиуса Рамна. 16 мая 1817 года супруги Сталибрас сели на корабль, направлявшийся в Кронштадт, где 10 июня их встретил консул мистер Эллах, а оттуда они отбыли в российскую столицу. Тут они попали в теплый круг местных христиан, возглавлявшийся пасторами Пинкертоном и Гендерсоном. Прибытие Сталибрасов способствовало установлению более тесных связей между родственными, но конкурировавшими между собою, Лондонским и Шотландским миссионерскими обществами в России. В первые же дни пребывания в столице Эдвард Сталибрас посещает генерала Саблукова и передает пакет от казначея ЛМО Чилия Алерса Ханкея. Генерала в то время не было дома, и миссионер любезно пообщался с его женой Джулианой, с которой Сара крепко подружилась. Она являлась дочерью англичанина русского происхождения Джона Ангерстейна. Николай Николаевич Саблуков ушел в отставку из русской армии еще в 1801 году в чине генерала, затем путешествовал по Европе, а его тесть имел с Ханкеем общий бизнес. При содействии Саблуковых, Пинкертона и Гендерсона английские миссионеры попали в более высокие столичные круги, чем могли рассчитывать. Прежде всего, это князь А.Н. Голицын – министр духовных дел и просвещения, президент Русского библейского общества, ближайший друг императора Александра I. Им благоволили также выдающиеся придворные фигуры, такие как сенатор граф М.М. Сперанский, барон Шиллинг и другие. Это был счастливый шанс для успешного начала сибирской миссии. Петербургская элита много лет будет существенно спонсировать трудную жизнь англичан в Забайкалье: пасторы именуют их столичными «начальниками», признавая факт получения больших сумм на организацию библейских школ. Известно, что поверенный Шотландского миссионерского общества пастор Ричард Книль стал посылать «ежегодно около 15000 рублей, которые они издерживали на месте своего содержания и для содержания учеников»[1], хотя миссионеры принадлежали к другой религиозной конгрегации. Пошли деньги также от Лондонских церквей, и от конгрегации Морисона в Бромптоне. Через М.М. Сперанского и князя Голицына Александр I представил английским миссионерам кредит в 7000 рублей. С этого времени Сарептский торговый дом в Петербурге стал единственным банковским учреждением, через который направлялись средства в Забайкалье, поскольку никто в Восточной Сибири банковских кредитов не давал. Ко всему прочему, Сталибрасы безусловно могли посещать и видеть работу группы бурятских переводчиков Василия Татаурова, Бадмы Мурисона и Номто Одаина под руководством Якоба Шмидта, и именно у них они «несколько месяцев изучали монгольский язык», поскольку иных специалистов в этой области в ту пору в Петербурге не было. После прибытия в Санкт – Петербург второй пары миссионеров – Корнелиуса и Бетти Рамн - началась подготовка к более высокой аудиенции с самим императором Александром I через посредничество князя Голицына. Министр сочувственно отнесся к англичанам, и ему не стоило большого труда расположить Александра I в их пользу. Аудиенция состоялась 5 января 1818 года в Москве. Царь принял английских пасторов, долгое время беседовал с ними, обещал им свое Высочайшее покровительство и выразил готовность содействовать любым их богоугодным начинаниям.[2] Его величество одобрило цель «ими принятую», «изъявил желание доставить всякое зависящее от власти его пособие для успешного совершения оной, вместе с тем удостоверил <…>, что если миссионеры когда – либо признают за полезное для себя иметь землю в таком месте, где бы они могли удобно основать миссионерское заведение, то он готов дать надлежащее повеление о даровании им акта на владение оной».[3] При этом Александр I приказал князю Голицыну обеспечить «особое покровительство» Иркутского губернатора Н.И. Трескина посланцам Лондонского миссионерского общества, который, к тому же, был лично знаком с академиком Я.И. Шмидтом, когда тот «в 1816 году при помощи (направленных Трескиным в Петербург,- А.Т.) бурят Номтуя Утаева (Одаина - А.Т.) и Бадмы Моршунова (Мурисона -А.Т.) переводил на монгольский язык «Священное писание».[4] Во время аудиенции под учреждаемую миссию была выделена земля близ Селенгинска и 7000 рублей на строительство жилого дома там, где пасторы пожелают обустроиться. Тогда же, в 1817 году, последовал императорский указ Александра I об открытии данной миссии среди бурят. После встречи с английскими миссионерами в том же 1817 году состоялось высочайшее повеление об усилении деятельности православной миссии в Иркутско – Забайкальской епархии, поскольку там с конца XVIII столетия начался период упадка религиозной пропаганды по причине отсутствия «тщательно продуманной стратегии, нехваткой и энергичности, и не решением вопросов, касающихся оплаты и жалованья сотрудникам православной миссии».[5] Создавшуюся нишу вполне могли заполнить английские христианские миссионеры, и Российское правительство Александра I хорошо это понимало. Таким образом, изначально, был заложен конфликт между деятельностью в Забайкалье Английской миссии и официальной православной церкви. После аудиенции с императором Александром I супруги Сталибрасы и Рамны, основательно поработав с бурятскими толмачами по изучению монгольского языка, 5 декабря 1818 года отправились в далекий Иркутск. Это было долгое и изнурительное путешествие, занявшее четыре месяца. Дни и ночи проводились в тряской заснеженной дороге при трескучих морозах и вьюге. Ветра надували сугробы, через которые сани не раз переворачивались, а кони утопали по брюхо в снегу. В больших городах еще можно было найти относительно комфортный ночлег в грязных гостиницах благодаря «императорской» подорожной. В основном же европеизированным англичанам, привыкшим к комфорту, приходилось искать ночлег в холодных и затхлых сибирских почтовых станциях, более напоминающих амбары, в юртах. Но нередко, и в собственных санях, под открытым морозным небом, под вой колючего ветра. Чтобы не замерзнуть окончательно в пути, часто ехали по ночам и без сна. 26 марта 1818 года миссионеры прибыли в Иркутск, где были встречены весьма благожелательно благодаря распоряжению Александра I обеспечить «особое покровительство» Иркутского гражданского губернатора Н.И. Трескина посланцам Лондонского миссионерского общества. Очень тепло встретил чету Сталибрасов и Рамнов и новый генерал-губернатор Восточной Сибири граф М.М. Сперанский. «Нельзя не подивиться, - писал он дочери, - что люди сии решились с женами водвориться здесь в такой отдаленности, среди бурят и монгол, не зная не только по-монгольски, но и по-русски. Я принужден был к Сталибрасу писать по-английски. Они учатся по-монгольски и разумеют уже довольно».[6] Вначале две миссионерские семьи хотели жить вместе. Они надеялись, что найдут большой дом, с отдельными комнатами для каждого, подсобными помещениями и столовой. Планировалась жизнь в душевной и творческой гармонии, но несколько месяцев пути разрушило эти планы. Едва добравшись до Иркутска, семьи разделились, за исключением нескольких первых дней квартирования в комнатах, которые выделил губернатор за умеренную плату в 2,5 или чуть более шиллингов за каждый день с человека. Но затем Рамны переехали в дом Геденштрома, в котором они были освобождены от арендной платы до тех пор, пока жена Бетти не поправит свое здоровье и не родит ребенка. Эдвард и Сара Сталибрасы нашли для себя дом неподалеку от Рамнов. Как и большинство домов в Иркутске, это было деревянное одноэтажное здание, но в нем оказалось достаточно комнат, чтобы жить в них удобно. Имелись также хорошие подвалы и несколько подсобных дворовых построек. Здесь они пробыли 17 месяцев, за которые 6 августа 1819 года у них родился первый ребенок Томас - Эдвард. Однако причина раздельного проживания Сталибрасов и Рамнов заключалась в трагических обстоятельствах. Женщины прибыли в Иркутск очень больными и измотанными четырехмесячной зимней дорогой. Сара основательно простудилась и от этого болела все последующие годы, пока не умерла. Бетти потеряла младенца дочь Ханну, после чего стала страдать нервным расстройством. Женщины долгое время не могли опомниться от увиденных по пути суровых картин сибирской жизни, часто вспоминая унылые процессии шедших на каторгу российских ссыльных. Больные женщины и мужчины ехали в санях, а здоровые люди в рваных одеждах угрюмо волочились пешком, гремя неснимаемыми кандалами. Цепляясь за кандальные цепи отцов и матерей, рядом устало брели ни в чем не повинные плачущие дети. Сопровождали партии несчастных людей «свирепые» казаки с ружьями. Английские женщины обливались слезами, видя ежедневно подобные сцены, одновременно ужасаясь мрачным перспективам на долгие годы или всю жизнь пребывать в кругу российских преступников. Совместное длительное путешествие сблизило Сталибрасов и Рамнов. Сара называла своих попутчиков «набожными людьми». Эдвард также уважал коллегу Корнелиуса и был уверен, что только с ним он сможет выполнить поручение Лондонского миссионерского общества по распространению Слова Христова среди сибирских аборигенных народов. Но усиливающаяся нервная болезнь Бетти явилась существенной помехой вначале не только миссионерской деятельности, но и негативно сказывалась на личных взаимоотношениях. Корнелиус и Эдвард, отвлеченные заботой о женах, даже на некоторое время забыли о своих прямых служебных обязанностях. Больная Бетти требовала, чтобы ей уделяли как можно больше внимания, и, казалось, хотела заставить всех окружающих страдать вместе с нею, устраивая по этому поводу истерики. Болезнь жены приводила в раздражение и Корнелиуса, которое он невольно распространял и на семью Сталибрасов. Патерсон в своих мемуарах писал: «Получил письмо от Сталибраса и Рамна из Иркутска. Здоровье миссис Рамн очень плохо. Она из тех нервных бедняг, которые сами чувствуют себя несчастными и делают несчастными всех окружающих. Больше всего страдал ее бедный муж. Он сделался недовольным, неудачным, по пустякам придирался к окружающим. Сталибрасы были англичанами, а Рамны – шведами, и в их обычной жизни было много различий <…>. Эдвард был слишком лояльным, чтобы жаловаться в официальной корреспонденции на Рамнов, но после того, как они оставили Иркутск в 1819 году, он облегчил себя в частном письме Патерсону…». В связи с болезнью жены Рамну пришлось пробыть в Сибири не более года. Уже в марте 1819 года Сталибрас писал домой из Иркутска: «Врачи настоятельно советуют Бетти ехать в Санкт – Петербург (на лечение, -А.Т.)». Эдвард и Сара очень ценили Рамна как сотоварища по миссии, и очень сожалели о том, что ему приходится покидать Сибирь: он был образцовым христианином и добросовестным служителем Лондонского миссионерского общества. Участие в организации отъезда Рамнов лично принял генерал – губернатор Восточной Сибири М.М. Сперанский, поскольку у истратившихся по дороге миссионеров уже не было денег. Существует переписка Сперанского со Сталибрасом о деньгах: «Я вошел здесь в переписку с английскими миссионерами, то есть еще 600 верст далее Иркутска пребывающими <…> ему случилась нужда в деньгах и кто мог ему подсобить здесь? Кредит их в Петербурге и верен и велик, но здесь и понятия о сем не имеют…».[7] 15 декабря 1819 года состоялся отъезд Рамнов из Селенгинска. В Иркутске их принимал в феврале 1820 года М.М. Сперанский, давший образное описание Бетти, назвав ее «большой, длинной, сухой, пожилой женской фигурой» и отметив молчаливость.[8] Сара сожалела, что после отъезда Рамнов осталась без близкой, пусть и сумасшедшей, подруги – соотечественницы. Правда, в Иркутске было свое интеллигентное общество, в котором оказалась княжна Мещерская, англичанка, вышедшая замуж за русского чиновника и уже 15 лет проживавшая вдали от родных. Но и Мещерская, к сожалению, была столь же нервной на почве ностальгии по цивилизованной родине, как и Бетти Рамн. К тому же дружба не получила продолжения в связи с отъездом Сталибрасов на постоянное местожительство в Селенгинск. Несмотря на болезнь жен, Сталибрас и Рамн находили время и для начала организации порученной ЛМО миссионерской деятельности. В Иркутске они продолжили изучение монгольского языка, но испытывали большую нужду в учебниках. У них не было ни грамматического справочника, ни словаря, ни других печатных изданий. Материал для чтения состоял из 11 глав переведенной Книги Бытия, которые Якоб Шмидт дал в рукописном варианте. Была в наличии Книга диалогов (разговорник) и монгольская версия путевого журнала посла Маньчжурии из Пекина в Россию Тулишеня. Составляя в Иркутске примитивный русско – монгольский словарь, миссионеры обнаружили, что таковой уже имеется, но слова в нем распределены не в алфавитном порядке, а по темам. Соединив эти словари, Сталибрас и Сван получили более удобный словарь объемом в 10 тысяч слов. К тому времени в Иркутске действовала школа монгольского языка, открытая в 1813 году потомственным переводчиком, чиновником казенной палаты А.В. Игумновым. Правда, из-за преследований губернатора Трескина Игумнов покинул Иркутск и школа фактически закрылась, но М.М. Сперанский призвал его на службу заседателем судебной палаты, а затем назначил (в 1820 году) переводчиком монгольского языка при общем губернском правлении.[9] А за год до прибытия миссионеров из Иркутска в Санкт-Петербург, по распоряжению Русского библейского общества были направлены три бурятских зайсана для работы по переводу богодуховной литературы на бурят – монгольский язык под руководством академика Якоба Шмидта. Переводы первых глав Библии этой группой, вероятно, и получили английские миссионеры в рукописном варианте для начала своей деятельности,[10] работая с ними около года в Российской столице. Есть основания полагать, что приезд членов Английской духовной миссии ускорил процесс открытия Иркутского отделения РБО, о чем М.М. Сперанский писал дочери: «Собираемся открыть библейское общество» (23 сентября 1819год); «Послезавтра открываю здесь Библейское общество и тайши монгольские и бурятские будут его членами» (23 декабря 1819 года). Таким образом, Иркутское отделение РБО открылось 25 декабря 1819 года.[11] Цели и задачи общества полностью согласовывались с целями и задачами, определенными Лондонским миссионерским обществом для миссии в Сибири: перевод и издание богодуховных книг и другой религиозной литературы для школ и миссионерских церквей на бурятском языке, а также распространение их по бурятским ведомствам. Своеобразным заказчиком переводной литературы стал Иркутский архиепископ Нил.[12] Неизвестно, присутствовали ли при открытии Иркутского отделения РБО супруги Сталибрасы, но Рамны более чем вероятно, так как, выехав из Селенгинска 15 декабря, они пробыли в губернском городе до февраля 1820 года и были приняты графом М.М. Сперанским. Следует также отметить, что Лондонское общество, направляя миссию в Иркутск, мало было проинформировано о местных бурятах, их образе жизни и верованиях. Например, оно полагало, что буддизм схож с индуистским брахманизмом. В Англии знали, что Иркутск представляет крупный город на востоке Российской империи, граничит губернией с Монголией и Китаем, но когда Сталибрас и Рамн повстречались с бурятскими зайсанами – переводчиками в Санкт-Петербурге, стало ясно, что Иркутск – не совсем удобное место для размещения миссии. А если речь идет о переводе Библии и распространении ее среди бурят-монголов, то лучшего места, чем заштатный забайкальский Селенгинск, не найти, о чем они и говорили Александру I. В связи с этими рекомендациями английские миссионеры 28 августа 1819 года отбыли за Байкал с целью разведки и поиска более подходящего места для размещения своей миссии. За время поездки они на короткое время остановились в Верхнеудинске, затем через Селенгинск добрались до Кяхты, даже намеревались выехать в Китай (Монголию), для «распространения Новых Заветов на китайском языке», но не получили выездной визы на границе. В это время широко ходили слухи о предстоящем военном нападении Великобритании на Китай, и миссионеры тут же попали под подозрение местных властей о шпионаже. С тех пор, кстати говоря, «забайкальские» англичане так и не смогли снять с себя подозрение, тем более, что Эдвард Сталибрас и не особенно скрывал намерений, что после обоснования в близко лежащем у границы Селенгинске они рано или поздно смогут найти возможность проникновения в Китай. Таким образом, мы видим, что за внешне чисто религиозными целями перевода и распространения Библии английские миссионеры не забывали и о политическом поручении своего правительства содействовать проникновению Англии в Китайскую империю с русского севера. Иркутск же был чисто русским городом. Бурят в нем проживало немного, а те, что кочевали на западной стороне от Байкала, были неграмотными и говорили на диалекте настолько искаженном и смешанном с русским, что познать от них «подлинный» монголо-бурятский язык было невозможно, и не было смысла переводить на этот диалект Священное Писание, которое не будет понято ни их забайкальскими соплеменниками, ни монголами. Уже зная, что им придется обосноваться в Селенгинске, миссионеры еще в начале июля 1819 года озаботились отправкой своего имущества за Байкал. По совету бывалых иркутских людей Эдвард Сталибрас закупил новую мебель взамен оставляемой в Иркутске. Ее приобретение, упаковка и транспортировка обошлась в 1500 рублей, или около 75 шиллингов, что равнялось половине годового жалования миссионера. Вот почему у него осенью возникли серьезные финансовые затруднения, в преодолении которых помогал сам генерал-губернатор М.М. Сперанский. Рамны, вероятно, в покупке и перевозке имущества не принимали участие, поскольку уже приняли решение о возвращении домой, однако Корнелиус помогал Эдварду обустраиваться на новом месте, пока их жены лечились в Иркутске. Сталибрас планировал доехать до Байкала и затем переплыть озеро на корабле за неделю. Однако в последнюю минуту он переменил решение и отправил багаж сухим путем южной оконечностью Байкала через хребет Хамар-Дабан, по только что открытой Кругоморской дороге. Этот трудный проезд, который сегодня из Иркутска до Селенгинска занимает не более 10 часов, отнял у них 11 – 12 дней. В Селенгинске снятая квартира стоила 25 рублей в месяц. Ее владелец накануне умер, и местные власти планировали открыть в пустующем здании почтовую контору, но не имели средств для заключения юридической сделки. Устав от ожидания, судебный исполнитель предложил дом Эдварду за 5000 рублей или 250 шиллингов, что окончательно истощило финансовую базу духовной миссии. Но дом был новым, просторным, а отдельно от жилого помещения располагались две кухни, две холодные кладовки и другие подсобные помещения. Роберт Юилль с женой и Вильям Сван прибыли в Иркутск в конце января 1820 года, а через месяц, после аудиенции с М.М. Сперанским, отбыли в Селенгинск, когда там уже обосновалась чета Сталибрасов. В.И. Вагин не прав, когда писал, что Сталибрасы выехали на жительство за Байкал в июне 1820 года.[13] Устроив им прощальный прием, М.М. Сперанский так отозвался об Вильяме Сване в письме дочери: «Молодой человек лет 23 или 25, прекрасной фигуры, открытое лицо чистоты и невинности. Ангел обвинитель да изгладит слезою всякую мысль подозрения, чтобы люди сии имели какую-нибудь другую цель в их путешествии» (4 февраля 1820г.). А в начале письма говорится: «На сих днях у меня были два английских миссионера, которые поселяются в Селенгинске. Ни слова ни по-русски, ни по-европейски (вероятно, по-монгольски,-А.Т.)».[14] Данное письмо интересно тем, что показывает осведомленность генерал-губернатора о сомнениях Кяхтинского пограничного начальника, а через него и властей Восточной Сибири, об истинных целях появления группы английских миссионеров за Байкалом в связи с опрометчивой попыткой Сталибраса и Рамна проникнуть в Китай. Но он знал благожелательное отношение и доверие к ним государя Александра I, а посему не поверил распространяющимся слухам об их «шпионском» предназначении. Так закончился «иркутский» период Английской духовной миссии в Сибири.
|
